Почти бегом он спустился на первый этаж, где возле гардероба, по договоренности, его ожидал Фанфаронов. Взволнованный, он шагнул навстречу Никанорову, поясняя:
— Посмотрите, Тимофей Александрович. — Он показал рукой на стеклянные двери, за которыми виднелись тысячи людей. И с гордостью добавил: — Вулкановцы, вас пришли выручать. Боюсь, как бы чего не вышло.
Никаноров почувствовал, как перехватило горло, но быстро справился с волнением, всмотрелся в людскую массу, охватившую райком со всех сторон. Потом открыл дверь, прошел на самый край парапета, сжал руки и, взмахнув ими над головой, выкрикнул:
— Спасибо, родные, за поддержку. Знал, что вы меня не оставите. Поэтому заявляю: я вышел из партии и до конца своей жизни пойду одной дорогой с народом. С вами. Говорить долго не намерен. Сегодня место мое не здесь. Вы слышали взрывы. Один взрыв сделал мой сын — Вадим, другой — сын Кузьмы Васильевича Фанфаронова — Олег. Сейчас мы поедем туда. Если Вадим погиб, у меня не останется никого. Старший сын сложил голову в Афганистане. Но я не одинок. У меня есть вы. И на пользу родного завода, вам я отдам все свои силы. Спасибо за доверие и поддержку.
Никаноров всмотрелся в первые ряды вулкановцев и увидел Осипова, Лукашина, Пармутова, Зарубина, других, кому был дорог и понятен. В середине толпы, на ее флангах виднелись плакаты: «Райком, хватит быть пугалом!», «Не позволим мордовать директора!», «Долой диктат партии!», «Долой парткомы и райкомы! Вся власть Советам!», «Сигарет и махорки!», «Хлеба и мяса без талонов»!
Вскоре директор и начальник метизного цеха ехали к АСТ.
Машину вел Фанфаронов, сосредоточенный на мыслях о сыне.
Никаноров молча смотрел в окно и тоже беспрестанно думал о том, что же произошло там, на окраине города, в самой АСТ? Пока, кроме дыма, шлейфами тянувшегося в небо, ничего не было видно. В том же направлении — к АСТ мчались машины скорой помощи, пожарные, страшно сигналя. Может, думал Никаноров, не надо было раскрывать тайну про Вадима? Наверное. Но как-то невольно все получилось. Пожалуй, в нынешней обстановке бояться не следует. Ничего Вадиму, как и Олегу, если оба живы, власти не сделают. На них люди будут смотреть, как на героев. И сейчас, когда прилавки магазинов пусты, а продовольствие практически все по талонам, когда водка и табачные изделия в страшнейшем дефиците, и никто не может сказать, когда все это кончится и наступит долгожданное время всеобщего благополучия и благоденствия, — малейшая вспышка может стать поводом для взрыва. Поэтому власти и не осмелятся судить героев. Да и народ не позволит. В случае чего весь город поднимется.
Быстрей бы все выяснилось, да отправить Ольгу отдыхать. Обо всем ей потом расскажу. А сам, видимо, на несколько дней задержусь. Съезжу к отцу. К Марине. А уж после, когда не будет никаких вопросов — ни личных, ни производственных, — возьму свою машину и лихо помчусь к Ольге. Ее мне надо особо беречь. Ведь она родит мне скоро. Не важно кого: сына или дочь. Важно, что в ней мое продолжение жизни.
