На краю света. Подписаренок - [11]

— Она, бабонька, давно уж спит, — спешу я сообщить бабушке. — Как ты про дяденьку Антипа начала рассказывать, она и уснула.

— Устала. Весь день в работе. Пусть спит…

— А бродяжка, который в нашей бане, был в тон шайке? — спрашиваю я бабушку.

— Куда ему. Это ведь давно было.

— Нет! Он был в той шайке, — уверяю я бабушку, — мы со Спирькой и Гришкой ведь видели, как он все на наш Шерегеш смотрел. И рубец у него на лбу. Это дяденька Антип его стукнул.

— Ну, ладно. Может быть, и дяденька, только другой. Спи пока!

И бабушка прикрыла меня шубой.

На другой день я с утра побежал на речку посмотреть бродяжку. Из бани вился слабый дымок. Значит, бродяжка был здесь. Я побежал к Крысиным, чтобы рассказать Спирьке и Гришке о шайке разбойников, о кладе, спрятанном в нашем Шерегеше, и о том, что бродяжка пришел к нам в Кульчек разыскивать этот клад.

Но Спирьку я дома не застал. Его рано утром отец увез на пашню боронить. А Гришка так боялся бродяжки, что рассказывать ему о разбойниках было как-то неинтересно.

Огорченный отсутствием Спирьки, я пришел домой и увидел на дворе бабушку. Она толкала в корзинку нашу рябую курицу.

— Опять устроилась парить, — ворчала бабушка, — ужо я тебе попарю.

И бабушка решительно направилась с курицей на речку. А я увязался за нею.

Мы пришли на пруд и спустились с крутого берега вниз к мосткам, которые были как раз против нашей бани. Бабушка вытащила курицу из корзинки и начала ее курять.

— Вот тебе! Вот тебе! — приговаривала она каждый раз, погружая ее в воду.

Курица с криком рвалась из рук бабушки, захлебывалась при погружении в воду, снова рвалась и снова захлебывалась. А бабушка все куряла и куряла ее до тех пор, пока она не замолчала и совершенно не обмякла.

— Что, милая, накупалась? Ну, отдохни теперь, очухайся. А потом я тебя еще раз покуряю, — говорила бабушка, заталкивая курицу в корзинку. — Ты, милок, посиди с нею здесь, а я пойду посмотреть, как у Чуни отбеливается холст.

И, поставив корзинку с курицей на берег около мостков, пошла к мельнице, чтобы там перейти на ту сторону пруда.

Я остался один у мостков. Надо мной, на высоком берегу, стояла наша баня, и из нее вился слабый дымок. Значит, бродяжка здесь. Через некоторое время он вышел из бани с котелком в руках, постоял, осмотрелся по сторонам и стал спускаться по дорожке к нашим мосткам. На этот раз он был без повязки, и страшный рубец отчетливо выступал на лбу.

Я вскочил и не знал, что мне делать: бежать или оставаться на месте около своей корзинки? Оставаться мне было страшно, ведь я же уверил себя в том, что он был разбойник и душегуб. Уходить же отсюда было некуда. В этом случае я должен был лицом к лицу столкнуться с ним на дорожке. И потом, не оставлять же ему нашу курицу? За это бабушка по головке ведь не погладит.

Бродяжка остановился, нарвал небольшой пучок травы и прошел мимо меня на мостки. Здесь он стал ополаскивать свой котелок и оттирать его травой. Он несколько раз взглянул издали на меня, а проходя обратно, остановился и спросил:

— За что это вы с бабкой курицу-то казните?

Я не знал, как объяснить ему, и испуганно ответил:

— Это бабушка ее куряет, а не я. Она знает.

— Вы лучше зарубите ее на похлебку. Хорошая похлебка будет.

Не дожидаясь от меня ответа, он пошел наверх и скрылся в бане. Я еще долго стоял около мостков со своей курицей и посматривал наверх. Но бродяжка не показывался. Наконец пришла бабушка.

— Он здесь, в бане, — спешу я сообщить ей о своей встрече с бродяжкой, — страшный такой. Посмотрел на нашу курицу да и говорит: «Вы лучше зарубите ее на похлебку, чем курять».

— Ишь, какой умник. На похлебку. Без него не знают. Нам надо, чтобы она яйца несла, — сказала бабушка.

На этот раз курица не рвалась, не кудахтала и после нескольких погружений в воду совсем обмякла и перестала трепыхаться.

— Она захлебалась, бабушка! — с испугом закричал я.

— Ничего, очухается, — сказала бабушка и затолкала курицу в корзинку. — Теперь будет знать, как яйца парить. Пойдем домой! Неси корзину.

Проводив бабушку домой, я пошел на луг помогать Чуне караулить ее холсты от гусей. Почти весь день я провел там, посматривая на нашу баню. Я видел, как бродяжка ушел с сумой в деревню, как он возвратился обратно в баню, развел там огонь и, видать, что-то варил себе на ужин. Потом он еще несколько раз выходил из бани и возвращался обратно. И издали мне казалось, что он все смотрит на Шерегеш, как будто обдумывает, в каком месте спрятан там клад и как лучше пройти к тому месту. И мне было теперь совершенно ясно, что бродяжка пришел к нам разыскивать клад. Мне очень хотелось поговорить с кем-нибудь об этом, узнать еще что-то о разбойниках. Но говорить, кроме бабушки, было не с кем. А она, я хорошо знал, рассказывать больше о шерегешенском кладе не будет. К тому же и бродяжка вел себя не так, как следует настоящему разбойнику и душегубу. Он никого не грабил, никого не резал, не убивал, а ходил мирно по деревне и спокойно жил в нашей бане.

Вечером, перед самым сном, я еще раз побежал на речку. Издали мне показалось, что бродяжка сидит на пороге открытой двери бани. Я постоял некоторое время в ожидании чего-то важного и неожиданного и ни с чем возвратился домой.