На краю небытия. Философические повести и эссе - [24]

Кларина оставила дочку с тещей, приехала, тщательно вымыла комнату уехавших соседей, заодно коридор, кухню и мою комнату. Ей не понравился запах прорванной канализации, но вариантов не было. «Будем с этим бороться», – сказала Кларина. Через день приехало в наше новое жилище мое маленькое семейство во главе с тещей. Сашка поначалу робела. Привыкнув к маленькому пространству нашего прежнего жилья, тут она растерялась. Большая кухня, почти комната, большой коридор, которого в предыдущих наших жилищах не было. По коридору надо было еще пройти, чтобы попасть ко мне в комнату. Холодильник, хоть и общий, но большой – не то что наш маленький «Саратов». Хотя его мы тоже забрали и поставили в мою комнату. Сашка бродила, бродила и вдруг разревелась. Мы бросились к ней. Вышел из своей комнаты и Эрнест Яковлевич: «Что с тобой, киса?» – спросил он. «Я заблудилась, – всхлипнула она. – А откуда вы знаете, что я киса?» Эрнест улыбнулся, наклонился: «Обожди, я тебе конфетку принесу». Ушел, вернулся, вынеся ей конфету «Гусиные лапки» (были такие – дешевые, но вкусные). «А их правда из лапок гусей делают? – спросила дочка. – Но гусям же больно. И как они ходят потом?» – «Это только название такое», – объяснила теща, а Кларина добавила: «Эрнест Яковлевич, заходите к нам – чаю попьем». Он заколебался: «Пойду поищу – чего у меня к чаю есть». Принес пряники и банку яблочного варенья. «Сам варил, не обессудьте».

За столом Эрнест рассказывал нам, что место это неплохое: «С одной стороны – парк Сокольники, с другой – Лосиный остров, а через дорогу – простор ВДНХ, там погулять с ребенком можно. Запах, конечно, у нас в подъезде не очень-то. Во-первых, на болоте стоим, во-вторых, соседи – люди некультурные, очень некультурные. Спускают в туалет черт знает что. Вот и засоры, вот и запах. И еще учтите, что под землей трубы с нашими мелкими речками проложены, да я и названия позабыл. Но, видимо, подгнили, запах из-под земли идет. А я так понимаю, что там, где гнилость, там и жизнь какая-то должна быть. Не всегда хорошая. Комары у грязной воды – тоже жизнь, но они же кровососы. Да и в воде живут свои вампирчики – водяные. Одно мне странно: наши людские кровососы – толстые и румяные, толстосумы. Они ведь нежитью зовут тех, кому негде и нечем жить. Вот мы с вами для них отчасти нежить. Сталин их правильно расстреливал десятками». Дед был очевидный коммунист. А я думал, как спутались понятия. Абсолютный хаос. Нежить – это ведь не мертвый и не живой. Но все же человек.

Бывают и не богачи, и не безгрошовые, бедные, но тоже нежить. Я вспомнил историю десятилетней давности. Сотрудница моей первой жены, искусствовед, хрупкая кудрявая девочка, собралась замуж. Жених, по рассказу первой жены, был мил, высок, широкоплеч, с завитками каштановых волос вокруг лба, голубоглаз, образован, очень неплохо разбирался в западноевропейской живописи. Уже все было готово для свадьбы, с утра загс, потом ресторан, где отец невесты заказал шикарный свадебный пир на двадцать человек. А далее действие разворачивалось с невероятной скоростью и непредсказуемостью поступков. У дверей загса жених сказал невесте и ее родителям, что он раздумал, что еще не нагулялся, а плоть требует полигамности, что кольцо не отдаст, что это подарок его несостоявшейся жены, что это память о ней. Тут подъехало такси, в котором сидела пара его друзей, в эту машину и прыгнул жених, предварительно подойдя к невесте, поцеловал в губы с засосом, а потом облизал длинным языком ее лицо. И машина увезла его. Невеста рыдала, ее успокаивали, повезли домой, подруги поили коньяком, родители валерьянкой. Потом отец невесты, опомнившись от потрясения, поехал в ресторан отменить заказ. Но опоздал: бывший жених с приятелями, пока заказ не был отменен, славно поели и попили, отметив разрыв с невестой, и ушли, сказав, что, как и договорено, заплатит отец невесты. Можно его просто назвать негодяем, но ведь тут особый тип нечеловека, который ест, пьет, занимается сексом (с невестой, он, разумеется, не раз спал). Нежить? Можно и так. А вдруг он так опустил эту девочку, что и ее превратил в нежить, как и положено вампиру.

А на следующий день мы пошли гулять. Прошлись немного по Лосиному острову мимо Яузы. В мутной воде плескались утки. Сама Яуза текла мутная, зеленоватая, извиваясь, как змея. Потом я довел своих девочек до соседнего с нашим двора, где были качели, а сам схватил такси и поехал на работу. Шоферы у нас порой вдруг начинают рассказывать истории из жизни или делиться геополитическими соображениями. Или мне на таких везет. В тот день я на такси ехал на работу, и на такси же возвращался домой, беспокоясь, как жена и дочка провели время на новом месте. Первый шофер был мордвин, с толстым носом. Сразу начал: «Всю жизнь здесь живу. А в своей столице, в Саранске, ни разу не был. А надо бы, чтобы корни помнить. А знаешь, что Сокольники – это мордовский парк, так назывался. Здесь мы сражались – просека на просеку. Мордва сильная. Ты знаешь это?» – «Знаю. Жена наполовину эрзя. Эрзя – это воины из мордвы. Но ты ведь мокша?» Я помнил, что у мокши большие надбровные дуги, что они чаще светловолосые, и кто не знает, принимает за русских. Да они и есть, по сути, русские. Он посмотрел искоса, вроде я его немного унизил. И сказал сурово: «Мы тоже драться умеем. И потом парк пополам поделили. Половина им, половина нам». Я ответил: «Я знаю, великий адмирал Ушаков – мордвин, да еще патриарх Никон и протопоп Аввакум, великий писатель Шукшин. Слыхал про таких?» Он кивнул: «Кое-что», но стал глядеть на меня дружелюбно. А мне все это было странно, никогда на этом уровне я Сокольники не воспринимал. Лесное пространство, где царь Алексей Михайлович практиковал соколиную охоту, потом парк для народа, куда семейно ходили гулять по дорожкам. А что там были схватки юной разнонациональной шпаны (да еще по национальному принципу), мне и в голову не могло прийти, глядя на семейные прогулки.