На краю империи: Камчатский излом - [7]

Подпоенные камчадалы рассчитались почти полностью. Правда, они попытались отказаться от «подарков», но ничего у них не получилось. Главное, никто из них не вспомнил, что вскоре предстоит платить ясак…

Ободренный таким успехом, Митька двинулся дальше. Второй камчадальский острожек был поменьше – всего две земляных юрты и десяток балаганов. Тут уж служилый церемоний разводить не стал, а сразу начал работать кулаками и палкой. Потом объяснил хозяевам, что сильно на них рассердился за то, что они изменили «дружбе» и стали торговать с Федькой. Робкие оправдания: мы, дескать, не добровольно – Митька слушать не пожелал. А потом, к великой радости хозяев, сменил гнев на милость и сказал, что Федор поручил ему «дружить» вместо себя – от его имени. Он, Митрий, никогда не угощал вином своих «друзей», а вот Федор велел угостить! А еще он велел никого из их острожка в холопы не забирать, если, конечно, хозяева будут вести себя хорошо. Подвыпившие ительмены постарались быть «хорошими» – отдали все, что имели. Пришлось силой навязывать им новые покупки и требовать платы за водку – не оставлять же туземцев без долгов!

Третье поселенье было довольно большим – три зимних жилища и множество летних. Митька действовал здесь по прежней схеме – от чужого лица. Правда, водкой он поить хозяев не стал, а просто продемонстрировал им свою добычу – мол, все уже расплатились, одни вы остались. Этот аргумент, подкрепленный побоями, оказался достаточно веским. Митька преисполнился гордости за себя любимого, глядя, как более двух десятков взрослых мужчин бегают и суетятся, стараясь его ублажить. В заключение он сказал, что пославший его Федор будет доволен, если «друзья» поделятся с ним запасами «сладкой травы», сараны и юколы. Только им самим придется отвезти все это в русский острог – пусть готовят на завтра пару упряжек с каюрами, они поедут вместе с ним.

На этом Митька счел свою миссию оконченной, причем удачно оконченной! И решил хорошенько отдохнуть перед дорогой, благо «вина» сэкономил достаточно.

Никто, конечно, не делил с русским гостем вечернюю трапезу – его просто кормили, потчевали. Митька наливал водку в деревянную чашку, выпивал, закусывал и прикидывал, которая из местных женщин будет ублажать его ночью. Или, может быть, позвать сразу двоих?

Ему бы остановиться, но баклажка не была прозрачной – сколько выпил, не видно…

* * *

Митька открыл глаза и ничего не понял: кругом была белесая, подсвеченная красным муть.

Мучительно захотелось вдохнуть, но воздух – или что это?! – не лез в легкие. Митька скрючился, прижал ноги к животу, но тут же забился в судорожном кашле и свалился с лежанки. Он упал лицом вниз в канавку, вытоптанную у основания земляного «топчана».

Как ни странно, но у самой земли воздух оказался чище, им можно было хоть как-то дышать. Судороги отступили, в голове слегка прояснилось, и Митька понял, что это не сон. Он находится в земляной юрте – большой прямоугольной полуземлянке, в которой зимует многочисленное семейство его «лучшего друга», камчадала по имени Галгал.

Судя по всему, в этом жилье приключился пожар – в центре горит большая куча хвороста, все пространство заполнено ядовитым дымом. «Что ж они молчат-то? Почему не переполошились?! – недоумевал Митька. – Тут же полно народу: и старики, и девки, и дети малые. Где все?! Тихо… Только огонь трещит… Еще бы ему не трещать – они ж вчера целый ворох сушняку натаскали! Чтоб, значит, еду мне варить и меня, дорогого гостя, потчевать… Гостя потчевать… Бля!!!»

Вместе с очередным приступом кашля пришло понимание: и почему дым, и почему тихо.

Наученные горьким опытом прежних лет, камчадалы почти никогда не нападали на русских в открытую. Если им становилось совсем уж невтерпеж от их произвола, они резали служилых спящими или пытались сжечь их в земляной юрте.

Эти юрты представляли собой, по сути, прямоугольные ямы, перекрытые крышей, которую засыпали землей. Выходов из такой землянки всего два. Один – основной – в центре крыши. Через него уходит дым очага, через него же по лестнице входит и выходит население. Другой выход сбоку – вроде большой норы на уровне пола. По нему тянет воздух к огню, иногда им пользуются женщины, а мужчине пробираться через этот «жупан» крайне неприлично.

В земляной юрте, где проснулся Митька, население отсутствовало, оба выхода были плотно закрыты, а ведущая наверх лестница исчезла. Служилый лежал на земляном полу, с трудом дышал и отчаянно не хотел умирать. Однако было совершенно ясно, что спасения нет. Он, конечно, не сгорит заживо – без «тяги» огонь скоро потухнет и в юрте останутся только дым и угар. Можно было попытаться пробиться через «жупан», но на выходе его, конечно, ждали – с копьями или дубинами. Не для того ительмены поджигали юрту, чтобы выпустить гостя живым!

Злобы на своих губителей Митька почти не испытывал. По здешним представлениям, они были как бы в своем праве – воспользовались удобным случаем, а он – дурак! – им его предоставил.

Задыхаясь, Митька попробовал молиться. Бывалые казаки рассказывали, что в безвыходной ситуации Господь иногда помогает. Ему-то он обязательно должен помочь, ведь серьезных грехов за собой Митька не числил. Во всяком случае, он знал множество людей, куда более достойных Божьей кары, – тот же Федька, к примеру…