На Красном дворе - [18]

Спустя минуту ушедший Славоша, который так напугал Добромиру, явился, и Мстислав, отведя его в сторону, шепнул несколько слов.

— В Дебри! — прибавил он громко, обращаясь к отряду, окружавшему воеводу, и бросил на последнего взгляд, преисполненный презрения и ненависти.

— Куда ты посылаешь меня, княже? — спросил старик.

— В Дебри… посоветоваться со Славошею! — смерив его взглядом, отвечал Мстислав.

Воевода легко догадался, зачем его туда поведут.

— Господи! — воскликнул он, поднимая взор к небу. — Велико Твое милосердие… Прости меня, многогрешного… Будь покровителем моему бедному ребенку, сохрани его от рук нечестивых ворогов!..

Отряд в мертвом молчании направился к воротам, находившимся подле княжеского двора, по дороге, ведшей в Берестово и к Печерской лавре.

Воевода продолжал тихонько молиться, иногда прерывая тишину глубокими вздохами. Все молчали, и в этом молчании вскоре проехали в ворота, а затем скрылись в густом высоком лесу.

Через два часа этот же отряд вернулся на княжеский двор, но воеводы с ним не было.

Все знали, что случилось со стариком.

Киев был тревожно спокоен, все притихло, с ужасом ожидая завтрашнего дня. Сегодня людей тиранил и вешал Мстислав, а завтра, быть может, будет делать то же самое Изяслав или Болеслав.

По крайней мере киевляне так думали: защищаться уже было поздно, потому что сын успел проторить отцу дорогу к великокняжескому престолу.

Поэтому неудивительно, что народ трепетал в напряженном ожидании расправы. Более ничего не оставалось, как гнуть свои спины все ниже и ниже: надо было принять князя и чужеземцев.

Ввиду такого положения духовенство с мощами, хоругвями и образами вышло далеко за Золотые ворота. Посланцы несли хлеб-соль и ключи от города. За ними тянулись бесконечными толпами люди всех званий; они были испуганы, встревожены, каждый дрожал за свое имущество и жизнь и готов был броситься в ноги победителю, моля о пощаде. Идя за сонмом черного и белого духовенства, народ плакал и молился, посматривая на златоглавые церкви и на город, где остались только старики, женщины и дети.

Пока духовенство приближалось к реке Лыбеди, войска Болеслава и дружина Изяслава, конные и пешие, начали переправляться через реку. Киевляне остолбенели от страха при виде многочисленного войска в блестящих шлемах и панцирях, вооруженного длинными копьями и огромными немецкими луками.

Впереди — Изяслав с Болеславом. Остановились. Духовенство осенило их крестами, а весь народ, как один человек, упал на колени, и хор, который напоминал глухой стон, выдохнул:

— Милости, милости просим!..

От толпы отделился тысяцкий и с поклоном поднес князю на серебряном блюде ключи от городских ворот.

— Милостивый князь, — сказал он, — киевляне просят прощения и справедливости. Твоя праведная месть удовлетворена, те, кого ты должен был наказать, наказаны, поэтому не разоряй город твоего отца. Мы станем повиноваться тебе, возьми ключи от города и изволь княжить!

Послы вручили князю ключи. Теперь только покорностью они и могли усмирить бурю, грозившую им.

Изяслав принял ключи и торжественно вошел в город.

Князь и король уже давно расположились на княжьем дворе, а войска все еще продолжали входить; казалось, что им не будет конца. За ляшскими латниками, закованными в тяжелые немецкие доспехи, двигалась легкая кавалерия, за ними шла дружина Изяслава, потом княжеская и боярская рать, а затем, без конца, ляшская и полянская пехота, вереницу эту замыкал обоз и запасные лошади.

Эта многочисленность рати поражала киевлян, которые еще никогда не видели столько войска, столько блеска и силы. Ими овладел страх, и им казалось, что с наступлением ночи вся эта масса блестевших латами воинов бросится на их дома и имущество, спалит город.

Желая смягчить гнев князя и расположить к себе короля польского, киевляне понесли на княжий двор богатые подарки, и не прошло нескольких часов, как просторный двор был завален грудами собольих и куньих шуб, яркими тканями, искрившейся на солнце золотой и серебряной утварью. Все это валили у ног победителя с мольбою о пощаде и милости.

— Видно, ты порядочно насолил киевлянам, — сказал король Изяславу, — если они так низко тебе кланяются.

— Как видишь, кланяются, — отвечал князь, — но я не особенно верю их поклонам… Знаю я их!

— Боишься? — пошутил Болеслав.

— Не боюсь, а знаю! — подчеркнул князь. — Кажется, все спокойно, да только крикнет кто-нибудь: «Зачем впустили этого рыжебородого в Киев? Хотите, чтобы он тиранил ваших детей и грабил ваше добро? Да разве не найдется лучших князей?» — и этого будет достаточно, чтобы все изменилось… Тут тебе и готов бунт, искра брошена, народ повалит на вече и станет орать.

Болеслав усмехнулся.

— Ты ссоришься с народом — сказал он, — а у меня неприятности с панами да князьями. Народ добивается только ласки, спокойствия и справедливости, а паны да князья требуют денег, должностей, положения, власти. Народ должен работать на них, потому что панство любит легкий хлеб и не любит работать.

Приближался вечер. Большая часть войска уже была расставлена по квартирам. Для Болеслава и приближенных Изяслав определил Красный двор над Днепром; король намеревался отправиться туда только завтра, а первую ночь переночевать на княжеском дворе.