На изломе - [27]

– Панна Анеля, – тихо ответила девушка, – отец мой подкоморий был, пан Луговский. Мы все попрятались, и вот они вбежали, с саблями… Я бросилась от них. Ах я несчастная! – И она залилась слезами.

– Что с ней делать? – растерянно сказал Петр.

Кряж почесал затылок.

– Пожди, княже, – сказал он, подумавши, – я пойду поищу. Может, и найду, куда ее спрятать.

Петр кивнул, и Кряж ушел.

Пожар кончился, и с пожарища тянулся густой едкий дым. Спускались сумерки. В городе крики смолкли, и теперь слышался в отдалении трубный призыв.

Петр довел девушку до скамьи и опустился с ней, поддерживая ее рукой. Она была недвижима, словно статуя печали и отчаянья.

– Постой, девушка, – дрогнувшим голосом заговорил Петр, – не кручинься! Мой слуга пошел найти тебе убежище, а я тебя не оставлю. Может, у тебя есть кто родной, а?

– В Вильне, – тихо ответила она, – тетка!

– В Вильне! Ну, постой! Я тебя, может, в Вильну доставлю, не кручинься, ясная!

В первый раз он говорил с незнакомой девушкой, но в речи его было столько непосредственного чувства, что девушка подняла на него свои полные слез глаза и улыбнулась. Словно небо открылось Петру в этой улыбке.

– Жизни для тебя не пожалею, – сказал он пылко.

В это время раздался голос Кряжа.

– Ay, княже! – закричал он.

– Сюда! – крикнул Петр.

Через мгновенье показался Кряж в сопровождении худенького, маленького человечка. На голове этого человечка была бархатная ермолка, длинные пейсы болтались у него по щекам и путались с жидкой бороденкой. На нем был длинный до пят какой-то подрясник, перетянутый поясом.

Он подошел и тотчас стал быстро кланяться Петру, отчего пейсы его взлетали кверху.

– Кто такой? – спросил Петр.

– А жид, – ответил с усмешкой Кряж, – они, княже, все могут. Вот и он может ее устроить.

– Лейзер, ясновельможный пан, бедный жидочек! Я для вас, пан, все сделаю! Я люблю казаков! Уф как люблю. Я в Сечи у них жил!

– Что ты несешь? Какие казаки?

– Уй, а пан не казак? Пан – русс. Э, я люблю русса! Русс храбрый! Русс такой лыцарь! Ой, вей мир!

– Что он мелет такое? Ты можешь вот ее укрыть где-нибудь потаенно?

Еврей поднял голову, закрутил головой и, подняв руки, воскликнул:

– О, панна Анеля! Ясновельможная панна! А что пан скажет? Он скажет: подай мне Лейзера!

– Убили моего папу и маму, и всех, – с плачем произнесла девушка.

Еврей всплеснул руками:

– Ой, вей мир! Какой хороший пан был, и убили! Бедный пан!

А труба гудела уже по городу, созывая отставших. Петр нетерпеливо окрикнул еврея:

– Ну так можешь?

Еврей даже подпрыгнул.

– Ну зачем не могу! Только это так страшно. Казаки придут и узнают. А! Лайзер панну держит, а царь велел всех убивать.

– Что ты врешь! Мы женщин не бьем!

– А казак бьет! Сейчас меня паф и с пистолетом на голова.

– Не болтай! Бери и прячь, – сказал резко Петр, – да покажи нам!

Девушка оставалась недвижна, словно не о ней шла речь.

– Ну а пан даст пять карбованцев? А?

– Десять даст. Прячь!

– Ну и сейчас! Пойдем, пан!

Уже было совсем темно. Петр охватил рукой девушку, но она выпрямилась и сама встала на ноги. Он взял ее холодную руку, и они пошли по извилистым узким улицам, заваленным трупами и обгорелыми бревнами. Кое-где еще дымились догоравшие здания. Изредка раздавался слабый стон раненого. Собаки с окровавленными мордами отбегали от трупов при приближении людей.

– Я не найду сюда дороги, – сказал Петр после нескольких поворотов.

– Ну я приду за паном и проведу! – ответил еврей.

– А обманешь?

– Пусть пан не даст мне карбованцев!

– Ладно!

– Я найду пана завтра и приведу! Ривка, отвори! Это я, Лейзер! – закричал он, застучав в калитку крошечного домика, и, едва калитка отворилась, быстро залопотал что-то на своем языке.

– Сюда, паны, сюда, панночка! – заговорил он. – Осторожненько: тут полена везде!

Они осторожно в темноте вошли в какие-то сени, где увидели маленькую толстую еврейку с каганцом в руке.

– Сюда, сюда, – и еврей ввел их в небольшую чистую камору. – Здесь панна будет, и никто ее не увидит, – сказал он.

Был уже поздний вечер, когда Петр с Кряжем вернулись в стан и отыскали свой отряд.

Антон бросился к Петру:

– Княже, ты? Где же ты пропадал? Мы тебя везде искали, чуть город не перерыли! Князь-барюшка себя не помнит! – воскликнул он с укором. – А ты, – накинулся он на Кряжа, – чего думал? Где шаты шатал?

– Батюшка! – испуганно сказал Петр и бросился в свою ставку.

Князь беспокойно ходил по шатру и, увидев вернувшегося сына, протянул ему руки. Петр бросился в его объятия. Князь победил свое невольное волнение и сказал:

– Ну, слава Богу! Думал я, уж не убили ли тебя ляхи. С утра ведь пропал, а сеча была лютая. Ну, Бог миловал! Голоден, устал? Подожди, я крикну. Выпей меду да съешь кусок, а там к царю. Он тоже тревожился о тебе.

– Спасибо, батюшка, – ответил Петр, когда князь, вызвав слугу, приказал подать меду и еды.

– И я с тобой выпью! – сказал он уже весело. – Ну что, хорошо рубился?

– Ай, – ответил Петр, и лицо его побледнело, – я ничего такого не видел! Это погано!

– Что, что погано?

– Когда мы бросились в ворота и бились с ляхами, я бился не хуже иных, но потом, когда город был уже наш и стали рубить всех, всех, – я не мог! Зачем это?