На изломе - [3]

– Нет, Алевтина Павловна, не зажила. Собственно, поэтому и пришёл. Перевязку бы сделать. А то чувствую, кровит рана.

– А чего из госпиталя убежал так рано? Наверное, набедокурил опять?

– Нет. Просто надоело валяться. Из-за одной перевязки в день лежать нет смысла, а это и у нас можно делать. Да и по вам всем соскучился, – сказал Андрей и чмокнул её в щеку.

– Ой льстец. Врёшь, но всё равно приятно, – ответила зардевшаяся Алевтина Павловна, – ну иди, иди, Иваныч пускай посмотрит, он у нас в этом деле профессор.

– Это точно, Алевтина Павловна, Иваныч спец каких ещё поискать надо.

И, освободившись от объятий Алевтины Павловны, Андрей вошёл в кабинет, на двери которого висела табличка «Начальник медицинской части в/ч № … подполковник Ковальчук С.И.».

В небольшом, но уютном кабинете за столом сидел человек в белом халате и что-то быстро писал. Тёмный ёжик его волос уже тронула ранняя седина, кустистые брови были сведены к переносице, крупные черты лица были напряжены, губы сжались в тонкую полоску.

«Что-то Иваныч важное, наверно, пишет», – подумал Андрей, продолжая рассматривать его.

Широкий разворот плеч, мускулистые руки хирурга, сильные кисти, в которых была почти незаметна ручка, проворно бегающая по бумаге. Под белым халатом, одетым на голое тело, угадывался мощный торс. Чувствовалась уверенная сила во всем облике начмеда.

«Да, Иваныч мужик, – восторгался Андрей, – его рукопожатие вообще может кисть сплющить».

– Проходи, присаживайся, – сказал подполковник, не поднимая головы, – сейчас допишу, и займёмся тобой.

Андрей молча сел на стул. Начмед дописал предложение, поставил точку и, бросив ручку, поднял голову;

– О! Минин! Привет!!! – радостно воскликнул он. – Ты каким ветром? – и вставая со стула, протянул ему руку.

– Попутным, товарищ подполковник, – ответил Андрей, отвечая на рукопожатие.

– Слышал, зацепило тебя серьёзно.

– Да как серьёзно, терпимо. Только вот не заживает зараза уже почти месяц.

– А что из госпиталя ушёл? Лечился бы там.

– Да там, товарищ подполковник, только мазью Вишневского мажут и всё, а она мало помогает. И чистили, и уколы кололи, да всё как-то без толку. Вот я и подумал, лучше к Вам. Вы своими травами да мазями быстрей на ноги поставите.

– Ой ли! Так уж быстрее! – довольно произнёс начмед.

– Конечно быстрее. Про Ваши травы и мази во всём округе знают. Даже в госпитале сказали: «Езжай к своему Ковальчуку, он тебя сам вылечит».

– Так вот и сказали? Ну-ну, – проворчал польщённый начмед, – давай в перевязочную, посмотрим тебя.

Затем поднял трубку одного из трёх телефонов, стоящих на столе, произнёс, дождавшись ответа:

– Лукошкину в перевязочную.

Андрей прошёл в перевязочную. Зная строгие порядки начмеда, он разулся, оставив ботинки у порога, и только потом вошёл в комнату. В комнате для перевязок все сияло стерильной чистотой, стеклянные шкафы с медикаментами, операционный стол, биксы[2] с перевязочным материалом и даже пара находившихся здесь стульев, казалось, блистали аккуратностью. Расстегнув и сняв камуфлированный китель, он посмотрел себе на грудь. На тельняшке, немного ниже повязки, алело кровавое пятнышко.

«Вот блин горелый, всё-таки испачкал тельник, – раздосадованно подумал Минин, – а кровь почти не отстирается».

Тем временем за спиной открылась-закрылась дверь и девичий голос произнёс:

– Добрый день.

– Добрый, – буркнул, не оборачиваясь, раздосадованный Андрей, занятый изучением пятна.

За спиной открылся стеклянный шкаф, загремели инструменты, заклацали замки биксов. Не оборачиваясь и не обращая внимания на звуки, наполняющие комнату, он стянул через голову тельняшку. Ещё раз придирчиво осмотрел пятно. Затем, повесив тельняшку на вешалку, обернулся.

Стоя к нему спиной, девушка в белом халате, в аккуратной белой шапочке деловито раскладывала на металлическом столике всё необходимое для перевязки. Халат, подогнанный по фигуре, очень выгодно подчёркивал стройность её талии. Красивые, загорелые, длинные ноги до коленей были прикрыты подолом. Чем больше Андрей смотрел на неё, тем сильнее у него перехватывало дыхание. От её фигуры веяло чем-то родным и до боли знакомым. Ему казалось, что он знает эти очертания давно, эти волнистые изгибы её тела, эти руки, эту нежную шею и этот упругий, с медным отливом завиток каштановых волос, что непослушно выбился из-под шапочки. И в то же время твёрдо понимал, что прежде он никогда не встречал этой девушки. На него вдруг нахлынуло неистребимое желание подойти к ней, обнять со спины за талию и, нежно поцеловав в шею, спросить: «Как дела, моя хорошая?»

Сердце застучало быстрее, участилось дыхание, его тело стала охватывать неведомая до сих пор истома. Он, конечно, понимал, что неприлично так сверлить взглядом незнакомую девушку, но никак не мог отвести от неё свой взгляд, он как бы напитывал этим образом глаза, стараясь запомнить все чёрточки такого неожиданно милого и родного тела.

Девушка, почувствовав на себе этот упорный взгляд, на секунду замерла, затем обернулась и с улыбкой сказала:

– Товарищ старший лейтенант, вы так дырку во мне прожжёте своим взглядом.

Андрей, смущенно краснея, опустил взгляд к полу и, кашлянув в кулак, попытался ответить, но не смог. Спазм перехватил горло, и из него вырвался только сип. Скрывая своё смущение, он натужено закашлял и, отдышавшись, хрипло пробормотал: