На исходе ночи - [13]

Странная вещь память. Порой изо всех сил стараешься вспомнить имя или название, которое знаешь наверняка, изводишься, из кожи вон лезешь, перебирая похожие по фонетике или смыслу слова, а нужное ускользает, точно кусочек подтаявшего желе, когда пытаешься поймать его двумя пальцами. А то вдруг ни с того ни с сего память выдаст что-нибудь такое, о чем ты вроде и не думал вовсе и, казалось, давно забыл. Ну с чего, спрашивается, вспомнил вдруг Ше-Киуно о тех самых первых для него выборах городского главы, имени которого Ани, кстати, вспомнить не мог? Ладно бы, просто так вспомнил, так ведь шнурок с золотой нитью на шее – вот что оказалось главным в воспоминаниях о событиях давностью в двадцать два больших цикла. В юности, да и сейчас Ше-Киуно нечасто повязывал шнурком воротник рубашки, только в особо торжественных случаях, поэтому, отправляясь на избирательный участок, Ани слишком туго затянул шнурок и, ставя крестик в пустом квадратике выданного ему бюллетеня, думал не о том, за кого голосует и зачем он вообще это делает, а о том, как бы поскорее выбраться на улицу и распустить наконец сдавивший шею узел.

Поджав недовольно губы, Ше-Киуно повел подбородком, будто и сейчас чувствовал праздничный шнурок на шее, а потом еще и ладонью по шее провел, ухватил двумя пальцами кожу, оттянул и только после этого улыбнулся. Видел бы Ани эту улыбку в зеркале – самому бы тошно стало.

Сунув ноги в теплые домашние шлепанцы, Ше-Киуно подтянул трусы, убавил звук экрана и кинул пульт на кровать. Проглотив острейшее желание немедленно заглянуть в узкий верхний ящичек письменного стола, Ани направился в ванную, чтобы добросовестно воспроизвести им же самим установленный ритуал.

Все необходимые действия Ше-Киуно совершал не спеша. Медленно. Значительно медленнее, чем обычно. Своего рода медитация: если сосредоточить все внимание на размеренных, неторопливых, почти плывущих движениях – наклон головы, поворот кисти руки, движения пальцев, – то это помогает забыть о верхнем ящичке письменного стола. Во всяком случае, можно хотя бы сделать вид, что забыл.

Итак…

Взгляд скользит по столешнице – чуть шероховатый темно-фиолетовый пластик с блестящей никелированной окантовкой – и хитро, вроде как случайно, сползает вниз.

Нет, заставляет себя улыбнуться в душе Ше-Киуно, сначала ванная. И он снова идет в ванную.

Временами Ше-Киуно кажется, что как-нибудь, глянув в зеркало, он увидит там другого человека. Быть может, это будет он сам, но он не сможет узнать себя. Это была вовсе не игра слов, – Ше-Киуно казалось, что однажды именно так и случится, – и страх перед ужасным концом обреченных варков здесь тоже был ни при чем: настоящее превращение не имело ничего общего со страшной болезнью, до неузнаваемости обезображивающей людские тела. К тому же варки, готовые лопнуть, уже не сознают того, что с ними происходит. Что произойдет в тот момент, когда собственное лицо покажется Ше-Киуно чужим? Станет ли он другим человеком или кто-то, кого Ани даже не знает – не видел ни разу в жизни! – вселится в его тело? Ше-Киуно боялся момента перерождения так же, как боялся Ночи, – страх, причина которого остается неизвестной, противоестественная жуть, заползающая в сердце, подобно червяку, буравящему рыхлую землю, тупо и бессмысленно, – и вместе с тем ждал, когда же наконец произойдет эта странная метаморфоза, которую он сам для себя придумал. Вот только зачем? Или нет, он ничего не придумывал, а каким-то непостижимым образом чувствовал или предугадывал то, что было предначертано судьбой?…

Нет.

Нет.

И еще раз – нет.

В том смысле, что не нужно думать о том, что не имеет смысла.

Хотя если так рассуждать, то бессмысленной окажется сама жизнь.

А кто сказал, что это не так? Кому удалось хотя бы раз тем или иным способом доказать обратное?

Вода – мокрая, лед – холодный, жизнь – дерьмо. Кто это сказал?… Какая разница, кто, если так оно и есть!…

Не думать ни о чем, просто совершать привычные простые движения, не торопясь, спокойно, очень медленно.

Ше-Киуно поднял руку и провел ладонью по зеркалу. Все хорошо – он видит в зеркале себя. Но если очень долго смотреть на свое отражение, то рано или поздно начнешь находить незнакомые черты. Ну, например, Ше-Киуно точно помнил, что три малых цикла не выходил из дому, а следовательно, и не брился. Почему же в таком случае – он провел ладонью по подбородку – щетина едва заметна?

Как бы там ни было, нужно побриться, хотя бы для того, чтобы завтра не задавать себе тот же дурацкий вопрос.

Не глядя в зеркало, Ше-Киуно аккуратно расставляет на стеклянной полочке флаконы и баночки: одеколон, туалетная вода, крем для бритья. Справа на самом краю он поставил стаканчик с бритвенным станком, чтобы было удобно брать. Немножко крема на ладонь. Когда Ше-Киуно натирает щеки и подбородок кремом для бритья, взгляд его лишь скользит по отраженному в зеркале лицу, не фиксируя деталей. Свое лицо в зеркале Ани видит каждый день вот уже на протяжении тридцати девяти больших циклов. Он настолько привык к нему, что даже не замечает, как черты лица изменяются со временем, становятся более резкими и одновременно невыразительными. Сколько Ше-Киуно себя помнил, он всегда хотел быть именно таким. Он мечтал научиться растворяться в толпе, чтобы всегда и везде оставаться незамеченным.