На грани жизни и смерти - [23]

Уже рассвело. Море по-прежнему было на редкость спокойным. Под первыми лучами солнца розовела полоска земли. Казалось бы, недавно покинули мы родные берега, но сейчас, при виде этой светлой полоски, вдруг чаще забилось сердце, захотелось побыстрее преодолеть оставшееся расстояние и как можно скорее ступить ногой на твердую почву, увидеть товарищей. Они, наверное, тоже с нетерпением ждут нашего возвращения. Интересно, как встретят нас на базе? Знают ли они хоть немного о том, что с нами было? Ведь в радиограмме я сообщил только, что торпеды израсходовал и возвращаюсь.

К Кольскому заливу подошли уже после полудня. На лодке полным ходом шла уборка. По установленному правилу моряки наводили лоск на корабле, приводили себя в порядок. Сегодня экипаж делал это особенно тщательно.

А вот и гавань. Еще издали мы заметили, что вдоль длинной набережной вытянулся строй моряков в черных шинелях. Это по традиции к нашему приходу специально для встречи были выстроены экипажи всех подводных лодок. На эсминцах и других надводных кораблях матросы в белой рабочей форме стояли на палубах вдоль бортов, повернувшись лицом к рейду. Как только наша лодка показалась из-за мыса и повернула в гавань, звуки духового оркестра наполнили рейд. Троекратное «ура» раскатами понеслось вдоль набережной. Эхо далеко несло эти звуки, а вместе с ними и нашу общую радость.

При входе в гавань нас встретил на катере капитан 2-го ранга Виноградов. Не останавливая лодку, он круто развернулся и пошел рядом с нами. Поздравив нас с благополучным возвращением, спросил о результатах похода. Я коротко доложил через мегафон. Он выслушал и приказал дать два орудийных выстрела.

Артиллерийский расчет стоял уже наготове. Выстрелы один за другим потрясли воздух. Троекратное «ура» снова пронеслось над рейдом. Мы подошли к пирсу, пришвартовались. Нас ждал командующий Северным флотом контр-адмирал А. Г. Головко. Я доложил ему о походе.

— Поздравляю вас с победой! — Он крепко пожал мне руку. К моему удивлению, командующий ни о чем меня не расспрашивал. Как потом выяснилось, он был осведомлен лучше меня. Оказывается, наши посты не полуострове Рыбачьем слышали два сильных взрыва в Петсамо и немедленно доложили об этом в штаб флота. Взрывы по времени минута в минуту совпадали со взрывами наших торпед. Мы узнали, что в тот момент, когда мы, выйдя из фиорда, считали себя в безопасности, два немецких противолодочных самолете типа «Арадо» обнаружили нас в подводном положении. Сбросив бомбы и сделав над нами круг, они указали наше местоположение сторожевым кораблям, которые шли из Киркенеса в Петсамо для преследования нашей подводной лодки. Они явно опаздывали.

— В районе наших аэродромов был сильный ветер, и мы не смогли поднять в воздух самолеты-истребители для оказания вам помощи, — сказал командующий.

Вечером нас посетил член Военного Совета контр-адмирал Александр Андреевич Николаев.

Приветливо улыбаясь, он выслушал мой доклад, поздравил с победой и благополучным возвращением.

— Молодец, доказал… Молодец! — снова повторил он.

Я не понял, что он имеет в виду, и хотел было сказать, что я, собственно, ничего не хотел доказать, а просто выполнял свой воинский долг. Но потом вспомнил, что два года назад я был однажды вызван к нему, и между нами состоялся крупный разговор по поводу моего настроения, вызванного новым назначением.

— Надеюсь в будущем слышать от Вас о вашем корабле только хорошие отзывы, — сказал тогда Николаев.

Вспомнив об этом, я невольно улыбнулся.

— Чем заняты? — спросил Николаев.

— Ужинаем. Прошу отведать нашего хлеба-соли, начал было я, полагая, что контр-адмирал сошлется на занятость. Но он не дал мне договорить:

— Благодарю! С удовольствием, — и довольно легко для его полнеющей фигуры начал спускаться по отвесному трапу. Я последовал за ним.

На следующий день стало известно, что нашему экипажу будут вручены правительственные награды. Готовиться к празднику начали с утра. Электроутюги в казарме несколько часов кряду не прекращали работу. Военная служба, особенно служба на флоте, приучает людей к полному самообслуживанию. Отутюжить обмундирование можно, конечно, и в мастерской, но матросы любят это делать сами. Они разглаживают брюки, форменки, синие воротнички с аккуратностью, которой может позавидовать любая женщина.

— Вот стрелочка — карандаши чинить можно, — разглядывая в зеркале отутюженные брюки, говорит Морозов. Его друзья с видом строгих экспертов осматривают брюки и приходят к единодушному выводу, что они действительно «в полном ажуре…»

— С клиньями? — спрашивает моторист с соседней лодки.

— Меня уже отучили от этой моды, — непонятна что имея в виду, отзывается Морозов и, сделав серьезную мину, добавляет:

— Имею личное разрешение инженера-механика на утюжку брюк по своему вкусу, но в полном соответствии с формой.

Ровно в семнадцать все были уже переодеты, выбриты и находились в зале, приготовленном для торжества. Выстроились. Я прошел вдоль прямой, как линейка, шеренги и внимательно осмотрел строй. Замечаний у меня не было.

На торжество прибывали экипажи других кораблей, тоже выстраивались в шеренги и замирали.