На грани жизни и смерти - [30]

— Вот теперь можно сказать, что операция выполнена, — сказал Бланше.

— Точно така! — согласился Балев. — Все понимаю, а вот как с этим санитарным судном...

Жорж лукаво улыбнулся, не торопясь с ответом.

— Тоже Сюзан? — не утерпел от вопроса Балев.

— И она тоже. Как участница операции. А сама операция, месье Христо де Балев, ты знаешь, где готовилась? Молодые, еще малоопытные товарищи в одном московском здании, где мы с тобой встречались, а матерых врагов наших перехитрили так, что благородный человек от такого поражения пустил бы пулю себе в лоб.

* * *

В Севастопольском порту все сбились с ног. Французские солдаты и агенты генерала Покровского врывались в дома, задерживали прохожих... Результаты погони были неутешительные для Покровского. Был отдан приказ проверять все суда.

К судну, приютившему группу Бланше, подошел сторожевой катер. Старший просигналил ручным фонарем приказ остановиться. Вахтенный с палубы спросил по-французски:

— Что надо?

— Чье судно? Куда следует? — крикнули с катера.

— Вы что, ослепли? Не видите, санитарное судно!

— Приказ останавливать все суда.

Луч прожектора с катера высветил французский флаг, а пониже полотнище с красным крестом.

— Санитарное судно! — прокричал в рупор вахтенный. — Будете болтаться у носа, пошлем на завтрак акулам. Раненых героев приказано не тревожить. Среди раненых есть и заразные... Тиф! Идем в Марсель.

На палубу вышел человек в белом халате, приветливо махнул рукой. Судно продолжало идти своим курсом. Человек в белом халате вошел в каюту, где лежал раненый с перевязанной головой. На немой вопрос раненого медик ответил:

— Они прекрасно поняли, что мы можем сделать пиф-паф.

— Точно така! — сказал «раненый» и озорно улыбнулся.

Бланше медленно снял бороду, очки и спросил:

— Настанет такое время, камарад Христо де Балев, когда никто никогда не будет делать пиф-паф?

— Будет, Жорж, непременно будет.

— А твоя революция, Христо де Балев, пока не удалась.

— Да, верно. Но все-таки это был первый бунт, первое восстание после русской революции... Недаром Ленин оценил ее так высоко, назвал эхом Октября, продолжением русской революции.

Балев покопался в своей сумке, потом протянул Бланше лист бумаги:

— Читай.

Француз принялся читать по складам, коверкая слова:

— «Наша революция оказалась явлением мировым. О том, что большевизм есть теперь явление мировое, говорит и вся буржуазия, и от этого признания становится очевидным, что наша революция поползла с Востока на Запад и встречает там все более подготовленную почву. Вы знаете, что вспыхнула революция в Болгарии».

Бланше взглянул на Балева:

— Ленин? Его слова?

Балев кивнул.

* * *

А в Севастополе по-прежнему было тревожно.

Василий Захаров и Маша Нежданова, соблюдая осторожность, пробрались к небольшому дому на окраине города. Маша, как было условлено, три раза стукнула в окно.

В доме скрывалось несколько человек подпольщиков. Они очень обрадовались пришедшим, однако чувствовалось, что люди эти чем-то встревожены...

— Что случилось? — спросила Маша.

Пожилой мужчина в очках — один из руководителей местного большевистского подполья, Григоровский, — сказал:

— Ранена женщина... француженка. Агитировала французских моряков не идти против нас.

— Сюзан! — догадалась Маша.

* * *

Иван Пчелинцев стоял перед зданием медицинского факультета, наблюдая, как ловко, сноровисто пожилая женщина приклеивала на доски свежие номера газет. Пчелинцев подошел и стал читать... Под крупными заголовками «Пролетарская солидарность болгарских моряков», «Что произошло на болгарском крейсере «Надежда?» были опубликованы сообщения о событиях в оккупированном Севастополе.

Пчелинцев читал, и лицо его было печально, глаза смотрели сурово. Дина подошла незаметно и, став сзади, тоже принялась читать газету.

— Поздравляю, товарищ Пчелинцев. Болгарская «Надежда» оправдала наши надежды, — сказала она.

— Как говорит наш друг Христо, точно така. Оправдала. Но корабль теперь под арестом.

— А что с нашими товарищами?

— Операция по их спасению удалась. Правда, не обошлось без жертв. Погибла чудесная женщина, ты ее не знаешь, она севастопольская, вернее, из Одессы... Мария Нежданова, однофамилица известной московской певицы и сама способная певица... Из рабочей семьи. Отец — старый большевик. Работала с нашими в Севастополе... Хорошо работала. Красивая, находчивая, смелая. Ей бы только жить и жить, доставлять радость людям своим пением. Она ночью, спасая французскую коммунистку, погибла. И знаешь кого? Невесту Жоржа Бланше, Сюзан. Я все думаю, Дина, оценят ли потомки, — он показал на детвору, лепившую снежную бабу, — все величие поступка таких, как Маша Нежданова? Ведь наряду с видными деятелями в революции принимали участие тысячи рядовых соратников — скромных, беспредельно преданных партии, народу, верящих в победу народного дела. Многие из них погибли.

— Потомки будут помнить и чтить революцию, — ответила Дина, которую до глубины души взволновал рассказ Пчелинцева. — А революцию делали такие, как Маша, как ее севастопольские друзья, как наши питерские...

— Не забудь одного скромного москвича, — улыбаясь одними глазами, сказал Пчелинцев.