Но вот по прошествии нескольких дней начинаю я замечать, что с Петей творится что-то неладное.
Стал он мрачный, как чорт. Куда-то надолго исчезает и даже иногда не ночует дома. Сразу видно, что чем-то весьма озабочен.
«Все продолжает изображать из себя сыщика, — думаю. — Вот чудак!»
Однако свои обязанности он несет исправно. Придраться не к чему.
Просыпаюсь я как-то ночью по неизвестной причине. Прислушиваюсь… Тревоги, кажется, нет — метроном стучит медленно. Но за последнее время у меня уже выработалась привычка: прислушиваться ночью к различным шорохам. И вот слышу: откуда-то издалека доносятся знакомые звуки. Начинаю соображать, что это через репродуктор передается граммофонная пластинка. Даже шипение иголки иногда слышно — видно, старая.
Но что же это за пластинка? «Неужели, — думаю, — еще кто-нибудь, кроме Пети, занимается тем, что записывает звуки бомбежки?» Слышу — запись точно, как у Пети. Кончилась одна пластинка, поставили вторую — такого же содержания. Ветер доносит звуки порывами — то тише, то громче. Начинаю будить Петю.
— Полушай, — говорю я ему, — какую музыку передают.
Но здесь, как нарочно, все стало затихать.
— Ничего особенного, — отвечает мне Петя. — Звукозапись, — говорю я ему, точно такая же, как у тебя. Только что доносилась издалека.
Приподнялся Петя, протер глаза руками и говорит мне встревоженным голосом:
— Не, может быть! Откуда такая, как у меня? Тебе, наверно, послышалось.
Сидели мы с ним еще некоторое время и ждали, но больше так ничего и не услышали.
Наутро, не помню, по какому случаю, ищу я глазами Петин чемоданчик для хранения граммофонных пластинок и не нахожу его нигде. А раньше он стоял всегда на видном месте.
Это меня заинтересовало, принялся я искать чемоданчик и скоро убедился, в том, что его решительно нигде нет!
— Куда он мог деваться? — спрашиваю Петю.
— Вот уж не знаю. Непонятное дело!.. — отвечает он.
Нужно вам сказать, постепенно стал я не на шутку беспокоиться.
Петя ушел по своим делам, а я остался один.
Первый раз за все это время я тут по-серьезному задумался о всех этих событиях. Внутренне начал соглашаться с Петей, что во всем этом существует действительно какая-то тайна. Охватило меня беспокойство. Тут погода еще мерзкая, осенняя. Туман на дворе такой, что в десяти шагах ничего не видно.
Хожу один по коридору — так себе, просто безо всякого дела. Все теперь кажется мне подозрительным. Даже в гуле собственных шагов, отдающемся по коридору, слышится мне что-то неестественное…
«Что все это значит? — думаю. — Кому понадобились ерундовые Петины пластинки и кто это вздумал заводить их ночью? Что это за шутки?…»
Хожу я, значит, часто останавливаюсь, прислушиваюсь, присматриваюсь к разным предметам…
Одним словом, нервы стали не совсем в порядке.
А вот вечером, представьте себе, напало на меня, наоборот, боевое настроение.
«Обязательно разберусь с этим делом, — думаю я. — Разберусь, если даже для этого придется задержаться с отлетом. Может быть, здесь действительно серьезное вредительство какое-нибудь готовится. Но сейчас даже неудобно обратиться куда-либо за помощью. Еще засмеют. Надо собрать более серьезные факты. Поймать бы мне этого сутулого в очках! Чего ради он все время возле нас крутится? Я бы тогда сразу узнал, в чем дело…»
Прежде всего, я решил обследовать соседние территории. Выхожу в парк.
С безразличным видом гуляющего человека начинаю бродить, осторожно присматриваясь к окружающим зданиям.
А вокруг, куда ни взглянешь, — большие корпуса, принадлежащие другим институтам, всевозможные лаборатории, мастерские и даже маленькие заводы.
В некоторых из них кипит работа. У нас, в Ленинграде, во время блокады использовали малейшую возможность для производства вооружения и вообще всего необходимого для фронта. Но много было и пустых корпусов с эвакуированным оборудованием. Выглядели они безжизненными.
Долго я ходил таким образом, стараясь ко всему внимательно присматриваться.
Начинало темнеть.
Скоро завыли сирены воздушной тревоги. Метроном переменил свой ритм и стал постукивать быстро.
Я уже начал было сомневаться в целесообразности моих наблюдений и решил вернуться к себе, как вдруг заметил в глубине парка трех человек, торопливо идущих по аллее.
«В бомбоубежище, верно, спешат», подумал я.
На всякий случай направился к ним напрямик через заросли парка.
Нужно сказать, что здесь мне явно повезло. Не успел я приблизиться на такое расстояние, чтобы по-настоящему их рассмотреть, как почувствовал, что в их числе словно бы находится тот самый щупленький, сутулый субъект, встречи с которым я именно и искал.
Расстояние между нами все уменьшается…
Он самый! Идет между двумя другими. Что ты тут будешь делать? Их все-таки трое, а я — один. Ничего не остается, как только следовать за ними.
Осторожно, прячась за деревьями и кустами, иду, не упуская их из виду ни на одну секунду.
Мешают проклятые кусты! Бьют своими ветками по лицу.
Куда они идут? Вот проходят мимо корпусов Химико-технического института. Дальше — корпуса Физико-технического. Еще дальше какие-то полуразрушенные бомбами мастерские. Сворачивают во двор — я за ними.
