На грани возможного - [10]
Дальше раздался глубокий стон, раненый закрыл глаза, и его лицо исказилось от боли.
Подошли санитары. Тревожно смотрела Зоя вдоль коридора, провожая взглядом удаляющиеся носилки. Странные слова умирающего звучали у нее в ушах.
«За вами следили… Будьте осторожны…» Что все это значит?» думала Зоя. Она вспомнила о свете карманного фонарика, виденном в окнах лаборатории, и об исчезновении тетради.
Девушкой овладело смутное чувство нависшей опасности.
Перед начальником звукометрического пункта стоял капитан Крихалев. Сейчас пятнадцать часов восемнадцать минут, — говорил он, глядя на ручные часы. — Если мы выйдем через четверть часа…
— А где этот Политехнический институт? — перебил подполковник, подходя к плану Ленинграда, висевшему на стене. Он стал водить пальцем по карте. Двадцать три километра… потом еще восемь… по жалуй, успеете… Послышались тяжелые, быстро чередующиеся один за другим далекие залпы орудий. — Надо бы с собой взять еще трех человек, — проговорил капитан Крихалев, приближаясь к карте. — Возьмите… Конечно, возьмите! — согласился подполковник. — Вы наметили — кого? — Ну и дела!.. Надо же, чтобы так… — продолжал он, глядя на капитана. — Ну, действуйте! Давайте быстрее… Чего же вы стоите?
Через несколько минут легковая машина, переваливающаяся на ухабах, плохо освещаемых узкими полосками синего света, выехала из-за колючей изгороди и направилась в сторону шоссейной дороги.
Вскоре она уже неслась по шоссе полным ходом.
Тревожной казалась теперь для Зои обстановка лаборатории. Тускло горела настольная электрическая лампочка. Она порождала на стенах причудливые длинные тени от стоящих на столе в беспорядке приборов.
Девушка прислушивалась к малейшему шороху. На дворе опять поднялся сильный ветер. Изредка было слышно, как ворочается и тихонько покашливает дежуривший у дверей часовой.
Зоя сидела у включенного осциллографа и следила за флюоресцирующим экраном.
Уже зарегистрировано было восемь снарядов. Они пролетали иногда где-то вдали, а иногда проносились со страшным шумом и ревом, после чего следовал приглушенный взрыв, заставлявший дребезжать оконные стекла. С возможной точностью девушка вела наблюдения, записывая время и показания своего прибора.
Громко стучали по стеклам крупные капли дождя, отрывистая барабанная дробь порой заглушала шум ветра.
— Товарищ Леонтьева! — послышался голос часового, после того как раздался совсем близкий разрыв. — Может быть, вам лучше уйти в бомбоубежище? Что-то уж он взялся за наш район… Зоя поблагодарила часового и ответила, что уйти ей сейчас никак нельзя. Девушка заметила намек на какую-то закономерность в результатах своих наблюдений. С интересом смотрела Зоя на только что выписанную таблицу. «Нет, уходить сейчас нельзя», думала она про себя. В дверях, весь мокрый от дождя, появился лейтенант Ковалев. — 3oя Петровна! Что же вы тут сидите?… Это же просто безобразие! Идемте в убежище! Вдали зазвенели посыпавшиеся оконные стекла. — Я не могу сейчас прекратить наблюдения… Очень интересные результаты… — проговорила девушка, быстро записывая на бумаге очередное показание прибора. Послышались приближающиеся голоса и топот ног. Лейтенант направился быстро к дверям и вышел в тускло освещенный коридор. Он увидел группу военных. Это были люди, прибывшие из звукометрического пункта. — Куда вам, товарищи? — закричал лейтенант. Но ответа уже не последовало. Раздался страшный грохот, потрясший все здание.
….
Лейтенант стремительно бросился в лабораторию. Освещая комнату электрическим фонариком, свет которого с трудом пробивался сквозь густую завесу пыли, он увидел страшную картину разрушения. Всюду валялись исковерканные физические приборы. Сквозь черные отверстия окон врывалась буря. Ветер носился по комнате, разгоняя едкий и удушливый дым. У опрокинутого стола, уткнувшись лицом в белые грудой обвалившейся штукатурки, неподвижно лежала на полу Зоя.
Она продолжала судорожно сжимать в руке карандаш…
— Да… В свое время эта история причинила нам много беспокойства, — продолжал генерал, нахмурившись. — Вы совсем ничего о ней не знаете? Сидевший перед ним полковник отрицательно покачал головой. — Кое-какие слухи у нас в Москве были, но уж очень противоречивые, — проговорил он задумчиво. Седой генерал-артиллерист чиркнул спичкой и, закурив папиросу, поднялся со своего места. Лучи яркого зимнего солнца, косо тянувшиеся от окна через весь кабинет, пронизали подымающиеся кверху клубы сизого табачного дыма. — Приходит ко мне девушка, — продолжал генерал, расхаживая по комнате. — Да вы, наверное, слышали о профессоре Леонтьеве? Так это его дочь. Ну, вот. Спрашиваю я ее что случилось? Оказывается, заметила, представьте себе, очень странное и необъяснимое явление… Нужно сказать, что у них в институте имелась установка, изготовленная перед самой войной, для изучения электрических напряжений в воздухе. Очень совершенный прибор. Построенный, как говорится, на основе новейших достижений науки и техники, а, по существу, сравнительно простой. Установили они на крыше несколько антенн, расположенных в строго определенном порядке, и соединили их с катодным осциллографом. Малейшие изменения в электрическом состоянии атмосферы прекрасно наблюдаются с помощью этого прибора… Я, признаться, очень удивился заявлению девушки… Она мне говорит, что немцы не иначе как стреляют по Ленинграду какими-то особыми снарядами… электрическими. «Моя осциллографическая установка, — говорит, совершенно ясно указывает, что снаряды несут с собой огромный электрический потенциал. Не могут же обыкновенные снаряды хоть сколько-нибудь влиять на мои приборы?» — «Действительно, — думаю я. — Надо будет разобраться…» Теперь слушайте дальше. На одном из наших звукометрических пунктов работал вычислителем красноармеец Озеров. Николай Озеров.
