На грани апокалипсиса - [13]

– Да, если останусь в живых…

– А вы хотите остаться в живых, – эти слова из уст Гарднера прозвучали риторически, как утверждение. Кесслер посмотрел на него непонимающе. – Вот что, обер-лейтенант, слушайте меня внимательно. Слушайте и не перебивайте. Вы спросили меня, можете ли вы мне еще чем-то помочь? Можете. Хотя и так, за то, что вы уже для меня сделали, я вам многим обязан. – Гарднер закрыл глаза и замолчал, чувствовалось, что каждое слово ему дается с трудом: большая потеря крови, сильная слабость к длительным монологам не располагают. – Сейчас у меня нет ни сил, ни времени для того, чтобы что-то объяснять вам или в чем-то вас убеждать. Сейчас я прошу вас просто довериться мне и делать то, что я вам скажу. – Гарднер опять на несколько секунд замолчал, затем, собравшись с силами, заговорил снова, заговорил с нажимом, безапелляционно: – Вы должны помочь мне, а в конечном счете – себе… Западного фронта уже не существует, так, фикция… Англичане и американцы продвигаются сюда, практически уже не встречая серьезного сопротивления, но как бы быстро они ни продвигались, они не успеют. Русские возьмут Берлин раньше, это вопрос уже нескольких дней, если не часов…

– Господин оберштурмбаннфюрер!..

– Не перебивайте меня, Кесслер! Это не горячечный бред, я знаю, что говорю, и отдаю себе в этом полный отчет. Так вот, пока этого не произошло и пока есть хоть какой-то шанс, мы должны использовать его. Мы должны выбраться из Берлина навстречу союзникам. Только в этом сейчас наше с вами спасение, и времени для этого у нас с вами становится все меньше…

– Но это же преступление… Это – предательство… – снова перебил Гарднера обер-лейтенант.

Оберштурмбаннфюрер поморщился то ли от боли, то ли от бестактности, однако промолчал: и сил у самого не было, чтобы продолжать, и решил дать Кесслеру высказаться, понял – без этого не обойтись.

– Да, сегодня русские стоят у стен Берлина, но и мы стояли у них под Москвой! Это же исторический факт. Они ведь смогли тогда выстоять, так почему же мы, арийцы, не сможем так же, сплотившись, дать им отпор? Сейчас наша сила – в единстве; долг каждого немца в эту трудную минуту для нации – сплотиться вокруг фюрера в единый стальной кулак, выстоять или… умереть во имя Германии…

– Сколько вам лет, Кесслер? – спросил Гарднер. Он задал этот вопрос тихо и обыденно, глядя с такой снисходительностью, что обер-лейтенант опешил.

– Двадцать пять, а что?

– Я старше вас почти вдвое, мне сорок. И, поверьте, я осведомлен намного больше вашего. Вы что в самом деле хотите умереть? Пусть даже во имя Германии! Вы что же, думаете, что ваша смерть остановит большевистскую лавину? У вас мания величия, Кесслер. Вы преувеличиваете свое значение в истории. И, раз уж мы заговорили об истории (кстати, это вы первым упомянули об историческом факте), напомню, что у русских хватило ума понять, что сдача Москвы Наполеону не является проигрышем в войне в целом. Чем все это тогда закончилось, вы знаете. А что касается долга… – Гарднер дотянулся до бутылки, выдернул зубами пробку и сделал еще один глоток из горлышка: сейчас он чувствовал себя уже намного лучше. Слабость постепенно проходила и – при желании – он уже вполне мог достать из кобуры пистолет, задним умом этот факт оберштурмбаннфюрер про себя отметил, но тут же отмел его: теперь его планы вновь обрели реальные очертания – теперь он снова хотел жить. – Долг каждого немца сейчас – выжить. Выжить, чтобы потом было кому возродить Германию, и было кому заново начать то, что не удалось сделать сейчас. Проиграна битва, Кесслер, эта битва, но не война в целом. Война будет продолжаться еще долго… До тех пор, пока будут существовать противоборствующие идеологии. Те кто сегодня выступают на стороне русских, я имею в виду американцев и англичан, в скором будущем будут на нашей стороне. Поэтому сейчас наша с вами задача, Кесслер, пробиться к ним.

Гарднер замолчал и выжидательно посмотрел на обер-лейтенанта: ни глупых возражений, ни пропагандистских контраргументов от того сейчас не последовало. Опытный психолог, проработавший в разведке не один год, оберштурмбаннфюрер Гарднер внутреннюю борьбу Кесслера заметил и решил взять инициативу в свои руки окончательно.

– Всё, обер-лейтенант, времени на полемику у нас не осталось. Вы поступаете в мое распоряжение. Это приказ. Если нас схватят не те… а эти, можете на него сослаться.

Кесслер еще какое-то время медлил. Гарднер видел, как по его лицу блуждали тени сомнения, однако эти сомнения были уже иного рода. Гарднер просчитал и это. «Всё, он мой. Плевать ему на догмы о верности долгу перед эфемерной доктриной национал-социализма. Жить хочет, как и все, – подумал Гарднер, наблюдая за обер-лейтенантом. – Ухватился за малейшую возможность выжить, как только она появилась. Хотя он офицер вермахта, в партии может и не состоять».

– Но Берлин в кольце, господин оберштурмбаннфюрер, нам не выбраться.

– Мы должны использовать все шансы, а вот когда их не останется, тогда… Если мне суждено умереть, то я предпочитаю погибнуть в бою, а не на бойне. Помогите мне сесть в машину, а сами садитесь за руль.