На горбатом мосту - [7]

Шрифт
Интервал

И сухо листьями шуршит.
А тут у нас с тобою всё же
Светло и – чайник на столе…
Исчезло прошлое в золе,
И каждый день так ненадёжен —
Но что надёжно на земле?
Что нашей хрупкости прочнее?
На сердце руку положив,
Скажу: хоть прост был наш мотив —
Есть и сложнее, и звучнее, —
Он не был никогда фальшив.
В нём – наших судеб перекрестье,
Вернейшая из всех защит.
Пусть время то ползёт, то мчит —
Мы сквозь него прорвались вместе,
И вечность нас не разлучит.

Удельная

А давай-ка дойдём до шалманчика средней руки,
Где шумит переезд и народ ошивается всякий,
Где свистят электрички и охают товарняки,
Где шныряют цыгане, где дня не бывает без драки,
Где торгуют грибами и зеленью, где алкаши
Над каким-нибудь хлипким пучком ерунды огородной
Каменеют, как сизые будды, и где для души
На любой барахолке отыщется всё, что угодно,
Где базар и вокзал, неурядица и неуют,
Где угрюмо глядит на прохожих кудлатая стая,
Где, мотив переврав, голосами дурными поют,
И ты всё-таки слушаешь, слёзы дурные глотая.
Там хозяин душевен, хотя и насмешлив на вид —
У него за прилавком шкворчит и звенит на прилавке.
Он всего лишь за деньги такое тебе сотворит,
Что забудешь про всё и, ей-богу, попросишь добавки.
Он, конечно, волшебник. Он каждого видит насквозь
И в шалманчике этом работает лишь по привычке.
Вот, а ты говоришь: «Всё бессмысленно…» Ты это брось!..
И опять – перестук да пронзительный свист электрички.

«Остерегаюсь ленивых коней…»

Остерегаюсь
ленивых коней,
сентиментальных мужчин
и женщин мужеподобных.
Первые непредсказуемы,
вторые
склонны к жестокости,
в третьих полно
тлеющей вредности бабьей.
Всю жизнь
я их опасаюсь,
стараюсь держаться подальше.
Но
у первых такой кроткий взгляд,
вторые
так красноречивы,
а третьих
патологически жалко.
К тому же,
если в себя заглянуть
спокойно и беспристрастно —
нечто ведь есть и во мне
от первых,
вторых
и – от третьих.

«Не задумываясь, трачу…»

Не задумываясь, трачу
Всё, что можно и нельзя…
За удачу, за удачу
Выпьем, милые друзья!
За удачу, за удачу,
Что одним движеньем рук,
Резким выдохом горячим
Размыкает жёсткий круг.
И ведёт сквозь жар и холод
Всех, кто ярче и смелей,
Всех, кто яростен и молод,
Всех, кто просто верен ей.

Два варианта

Отдать долги и жить спокойно.
Пить крепкий кофе по утрам.
Газету не читать – там войны,
Реформы, цены, прочий хлам.
Читать рассказы и романы,
Которым лет не меньше ста,
И на старинном фортепьяно
Этюды разбирать с листа.
Слегка страдать от геморроя,
Найдя в том пользу для души.
Под настроение порою
Стишки пописывать в тиши.
Нет, не писать. Пусть Пушкин пишет.
А впрочем – написал уже…
Пусть у других съезжает крыша
От рассуждений о душе.
И – не читать. Играть на нервах,
Само собою – на чужих.
Оно приятнее, во-первых,
И безопасней, во-вторых.
Играть в одни стрелялки только —
Под пиво, эдак после дел.
Долгов не отдавать, поскольку
Делиться, типа, Бог велел.

«Думал – Дед Мороз приходит к детям…»

Думал – Дед Мороз приходит к детям,
Оказалось – дяденька за деньги.
Думал – это крылья вырастают,
Оказалось – уровень гормонов.
Думал – это минимум до гроба,
Оказалось – на год не хватило.
Думал – потерпеть ещё немного,
Оказалось – минимум до гроба.
Думал, что выходит на свободу,
Оказалось – в камеру другую.
Думал, прямо к Богу постучался,
Оказалось – адресом ошибся.
Думал – вот без этого уж точно
Жить нельзя. А оказалось – можно.
Думал – выжил!.. Ну теперь-то можно…
Оказалось – время жизни вышло.

«Целый день чинили крышу…»

Целый день чинили крышу
Ты да я да мы с тобой.
Пробивалась муза свыше —
Вышел музе непробой.
Вдохновенье обломилось,
Вся рассыпалась строка…
Ах, за что, скажи на милость,
Аполлон нам дал пинка?
«Глянь, – кричит, – с суконной рожей,
А туда ж – в калашный ряд!
На поэта не похожа!
Кыш! Тебе, блин, говорят!»
Муза – в слёзы: ей досадно.
Но сказала я: «Не плачь!
Живы? – Живы. Вот и ладно!
Мало ль в жизни незадач?
Кифаред воротит рыло?
Да и плюнь ты на козла!»
Постояла, покурила
И за реечкой пошла.

Попытка начать новую жизнь

Бог наказал расстройством ЖКТ
Меня за безобразное обжорство.
Теперь сижу, грызу сухарик чёрствый,
И думаю – ну да – о суете
И бренности, увы, всего земного.
Ромашку пью и трескаю сорбент,
В сортир влетаю за один момент,
А после чинно пью ромашку снова.
Ах, будь они неладны – шашлыки,
И острый соус, и ещё – винишко,
Которого, пожалуй, было слишком,
И хохмочки, и стрёмные стишки,
Которыми я слух друзей терзала,
Пытаясь удивить невесть кого
Невесть – зачем, а только и всего,
Что просто воздух даром сотрясала.
Я больше никогда, нет, НИ-КОГ-ДА
Не дам себе подобную поблажку.
Я буду кушать кашку, только кашку,
Основа коей – чистая вода.
Диета и зарядочка с утра!
О сигаретах больше нет и речи…
Здоровый образ жи…
Мне вроде легче…
Ей-богу, легче!
Кофе пить пора!

В духе куртуазного маньеризма

Ежедневно, ежечасно,
Нынче там, а завтра – тут
Волны глупости прекрасной
Лодку лёгкую несут.
Волны глупости роскошной,
Будто в раннем детстве – сны,
Беспечальны, бестревожны
И воистину вольны.
Волнам глупости – беспечно
Пену в кружево свивать.
Мимолётно или вечно —
Мне на это наплевать.
Косяками ходит рыба,
Светит солнца медный грош…
За «орла» – судьбе спасибо,
Ну а если «решка» – что ж,
Пусть рокочут громогласно
В дикой пляске штормовой
Волны глупости прекрасной

Еще от автора Екатерина Владимировна Полянская
Воин в поле одинокий

Екатерина Полянская живёт в Санкт-Петербурге. Печататься начала в 1998 году в журнале «Нева», и с тех пор стихи её появлялись во многих российских журналах, в «Литературной газете». Автор четырех стихотворных сборников. Лауреат премий и конкурсов: «Пушкинская лира» (Нью-Йорк, 2001), премии им. А. Ахматовой (2005), конкурса им. Н. Гумилева (2005), конкурса «Заблудившийся трамвай», а также Лермонтовской премии (2009). Переводчица поэзии с польского и сербского языков, в течение нескольких лет представляет Россию на международном фестивале поэзии «Варшавская осень».


Рекомендуем почитать
Действующие лица

Книга стихов «Действующие лица» состоит из семи частей или – если угодно – глав, примерно равных по объёму.В первой части – «Соцветья молодости дальней» – стихи, написанные преимущественно в 60-70-х годах прошлого столетия. Вторая часть – «Полевой сезон» – посвящена годам, отданным геологии. «Циклотрон» – несколько весьма разнохарактерных групп стихов, собранных в циклы. «Девяностые» – это стихи, написанные в 90-е годы, стихи, в той или иной мере иллюстрирующие эти нервные времена. Пятая часть с несколько игривым названием «Достаточно свободные стихи про что угодно» состоит только из верлибров.


Это самое

Наряду с лучшими поэтическими образцами из сборников «Сизифов грех» (1994), «Вторая рапсодия» (2000) и «Эссенции» (2008) в настоящей книге представлены стихи Валентина Бобрецова, не печатавшиеся прежде, философская лирика в духе «русского экзистенциализма» – если воспользоваться термином Романа Гуля.


Плывун

Роман «Плывун» стал последним законченным произведением Александра Житинского. В этой книге оказалась с абсолютной точностью предсказана вся русская общественная, политическая и культурная ситуация ближайших лет, вплоть до религиозной розни. «Плывун» — лирическая проза удивительной силы, грустная, точная, в лучших традициях петербургской притчевой фантастики.В издание включены также стихи Александра Житинского, которые он писал в молодости, потом — изредка — на протяжении всей жизни, но печатать отказывался, потому что поэтом себя не считал.