На горах - [376]
– Угощай девиц, Василий Борисыч, ежели на то есть у тебя желание… Можно и пивца достать, пожалуй, даже и ренского, а тебе, ежель в охоту, достану и водочки. Да вот что еще хочу сказать тебе, – прибавила она шепотом на ухо Василью Борисычу, – ты к Лизке-то скорохватовской не больно примазывайся. Придет Илюшка пустобояровский да увидит твои шуры-муры с ней, как раз бока тебе намнет – ни на что не поглядит. У него с Лизкой-то еще до Покрова лады зачались; перед Масленой, надо быть, поп венцом их окрутит. А Илюшка – косая сажень, сила страшеннейшая, кулачище – хоть надолбы вколачивай. Так ты поопасся бы, Василий Борисыч. До греха недолго. Парень же он такой задорный, что беда… Да и к другим-то девушкам не больно приставай, ведь каждая, почитай, из них чья-нибудь зазноба. А вот как нагрянут парни на посиделки, угости ты их всех как можно лучше, тогда и возись себе с любой из девушек. Тогда супротивничать тебе уж не станут.
Покоробило немного Василья Борисыча, но ни слова он Акулине не вымолвил. Подойдя к девушкам и по-прежнему садясь возле Лизаветы, сказал:
– Угощайтесь, красны девицы, берите, что ни ставлено на столе Мироновны… А наперед песенку бы надобно спеть, да, глядите ж у меня, развеселую, не тоскливую.
Улыбаясь, девушки стали словами перекидываться, о чем-то шепотком посоветовались и наконец запели:
Показалось ли Василью Борисычу, что лучше всех спела песню Лизавета Трофимовна, нарочно ль он это сказал, но, по обычаю посиделок, поцеловал бойкую певунью.
– А вы бы нас петь поучили, Василий Борисыч, как летошний год обучали в Комарове девиц, – немножко погодя сказала ему Лизавета Трофимовна.
– А как тебе известно, что я обучал их? – спросил он.
– Сами в ту пору мы в Комарове проживали, – ответила отецкая дочь. – У Глафириных гостили. Хоша с Манефиными наши не видаются, а все-таки издалечка не один раз видала я вас.
– Как же я-то не видал такой красоточки? – с улыбочкой, еще ближе подвигаясь к Лизавете, сказал Василий Борисыч.
– Не до меня вам было тогда, – ответила Лизавета. – И какая ж я красотка?.. Смеетесь только надо мной! Устинья Московка не в пример меня краше, опять же Домнушку улангерскую взять али Грушеньку, что в Оленеве у матушки Маргариты в келарне живет.
– И тех знаешь? – сказал Василий Борисыч.
– Хоша не больно знакомита, а много известна про них, – отвечала отецкая дочь.
– Ишь ты какая! Всех знает! – обнимая стан Лизаветы, промолвил Василий Борисыч.
– Не к лицу вам к девицам-то приставать.
– Это почему? – спросил Василий Борисыч.
– Жена есть у вас, супруга, – ответила Лизавета. – Теперь не прежняя пора – на чужих не след вам заглядываться!! Это для вас грешно.
– Две шубы – тепло, две хозяйки – добро, – прижимаясь к Лизавете, молвил Василий Борисыч.
– Хозяйкой отчего не быть, а в подхозяйки никому неохотно идти, – сказала Лизавета, быстро взглянувши в глаза послу архиерейскому.
– Все едино – хозяйка ли, подхозяйка ли, любиться бы только, – промолвил Василий Борисыч.
– Хорошо вам так говорить, а девушкам и слушать такие речи зазорно. И поминать про эти дела хорошей девице не годится, не то чтобы самой говорить, – сказала отецкая дочь.
– Экая ты сердитая! – вскликнул Василий Борисыч. – Перестань же серчать.
В то время не один по одному, как водится, а гурьбой ввалило в избу с дюжину молодых парней. Маленько запоздали они – были на гулянке. В пустобояровском кабаке маленько загуляли, а угощал Илюшка, угождавший Лизавете так, что никто другой и подходить к ней не смел.
Когда распахнулись двери настежь, первым из парней влетел в избу Илюшка. Взглянул он на свою облюбованную, видит возле нее какого-то чужого, но одетого чистенько и по всему похожего больше на купца, чем на простого мужика. Злобой вспыхнуло лицо Илюшки, и кулаки у него сами сжались, когда увидал он, что Лизавета к самым плечам подпустила Василья Борисыча. Грозно сделал Илюшка два-три шага вперед, но Акулина успела ему шепнуть, что с зазнобой его сидит не кто другой, а зять Патапа Максимыча, человека сильного и властного по всей стороне. И злобы у Ильи как не бывало, подошел он к парочке и шутливо молвил Василью Борисычу:
