На главном направлении - [22]
Начало войны не застигло дивизию Микушева врасплох. Ее части и подразделения действовали по заранее намеченному плану. Она оборонялась сначала в полосе 50 километров по фронту. Против нее действовало пять пехотных дивизий противника, ибо это было важное операционное направление. Противник планировал к исходу 22 июня овладеть Равой-Русской, а еще через два дня взять Львов. Но он просчитался. Советские воины проявили небывалое мужество, стойкость, боевое умение. Нередко сходились врукопашную, и каждый раз немцы не выдерживали, оставляли своих раненых, технику и отходили. Лишь на шестые сутки дивизия, согласно приказу, оставила свой оборонительный рубеж. А ведь она дралась без поддержки танков и авиации, с плохо обеспеченными флангами.
Вот что значит не дать себя застигнуть врасплох, заблаговременно проявить инициативу и решительность, действовать самостоятельно, чувствуя свою ответственность перед народом!
Из этого факта напрашивается много важных и поучительных выводов, относящихся не только к военному делу. Но прежде всего он доказывает, что даже не два дня, а несколько часов имели в той обстановке большое значение.
Еще такой факт. 99-я стрелковая дивизия, находившаяся перед началом войны в районе Перемышля, была приведена в боевую готовность лишь после того, как начался артиллерийский и авиационный обстрел нашей территории. Но первый удар фашистских войск приняли на себя пограничники 92-го погранотряда. Они стойко удерживали линию государственной границы до 12 часов 22 июня. Это дало возможность командиру 99-й стрелковой дивизии привести все части в боевую готовность, выдвинуть их в назначенные полосы обороны.
Несмотря на внезапность нападения противника, в дивизии не было потеряно твердое и четкое управление со стороны командования, нормально функционировала хорошо налаженная связь с подразделениями.
Завязались кровопролитные бои. Правда, к исходу 22 июня противник овладел Перемышлем, но в результате решительных и умелых действий частей 99-й стрелковой дивизии под командованием полковника Н. И. Дементьева и сводного батальона пограничников под командованием старшего лейтенанта Г. С. Поливоды к 17 часам 23 июня город был вновь освобожден. Противник оставил на улицах свыше 300 трупов, 12 пулеметов, несколько орудий и 2 танка. В этой ожесточенной схватке в тыл немецким частям в Перемышле ударил отряд, состоявший из партийного актива города; 200 человек во главе с секретарем Перемышльского горкома партии П. В. Орленко вынудили противника отойти за пограничную реку Сан[5].
Гитлеровскому командованию не удалось здесь достичь какого-либо значительного успеха за шесть дней упорных боев, и это облегчило советским войскам маневрирование на других участках фронта. Лишь 28 июня 99-я дивизия и пограничники 92-го отряда оставили город по приказу вышестоящего командования.
Известны и другие подобные случаи. Вспоминая о них, приходишь к выводу: дорого обошлась бы Гитлеру его авантюра уже в самом начале вторжения в СССР, если бы этому вторжению предшествовала с нашей стороны большая бдительность. Даже неотмобилизованная Красная Армия не позволила бы противнику так глубоко вторгнуться в Советскую страну.
Уместно ли каждый раз кивать на то, что центр не дал своевременных директив о повышении боевой готовности войск? Действительно ли только центр был виноват в притуплении бдительности в войсках, находившихся непосредственно на границе? Неужто от центра зависело решение такого вопроса, как оставление самолетов на попечение дежурных и отпуск всех летчиков во Львов к их семьям?
Такое толкование, хотя в нем есть доля правды, весьма недостаточно; оно не позволяет сделать правильных выводов на будущее. Когда войска находятся на границе, да еще на неспокойной, уже одно это обязывает командование соединений и частей ко многому. И, как видно из приведенных фактов, некоторые командиры, действуя инициативно и искусно, задержали впятеро-вшестеро превосходящего противника в тот период военных действий, когда каждый час был так дорог для нашей страны.
Положение в самом Львове в первые дни войны было крайне напряженным. Противник почти круглосуточно бомбил город, число жертв среди населения росло с каждым днем. Среди военнослужащих также были жертвы от выстрелов из-за угла: активизировались местные буржуазно-националистические группы, а также просочившиеся в город немецкие диверсанты.
24 июня наши семьи на грузовиках отправили в направлении Киева без указания определенного адреса. Квартиры заперли и дали наказ дворникам следить за порядком, заверив их, что скоро возвратимся. Мы верили этому.
В тот же день, по приказанию из центра, начали отправлять на восток весь железнодорожный порожняк и паровозы. Я позвонил в Москву и попросил разрешения загружать отходящие вагоны имуществом, находившимся в неприкосновенном запасе на окружном складе (15 тысяч пар кожаных сапог, столько же валенок, шинелей, полушубков, а также артиллерийское имущество). В ответ меня обругали, пригрозили расстрелом за «панические настроения».
К исходу дня 25 июня последовало новое распоряжение из Москвы — немедленно эвакуировать окружной склад. Но было уже поздно, у нас не осталось ни одного вагона: железнодорожники проявили высокую мобильность и успели отправить в тыл один за другим, вероятно, более сотни поездов порожняка… А звонки из Москвы все учащались. Теперь мне грубо и грозно напоминали, что я лично отвечаю за эвакуацию складов. Тот же начальник на мой неизменный ответ, что, выполняя приказ центра, мы остались без единого вагона, хладнокровно повторял:
