На фронте затишье… - [28]
— Надо допросить их, Петр Семенович. У нас кто-нибудь знает немецкий? — спрашивает в блиндаже Грибан.
Бубнов пожимает плечами:
— По-моему, никто не шпрехает.
— Тогда бери Смыслова и Дорохова и ведите немцев в штаб бригады. Это оттуда просили взять языка. Зайдите по пути к Кохову. Пусть порадуется.
— Сейчас вести?
Грибан смотрит на него, словно не зная, что ответить на этот вопрос, наконец произносит:
— А когда же?! Не ставить же их на довольствие. У нас у самих харчей не хватает.
— Хорошо, сейчас и двинемся, — спокойно говорит Бубнов. — Собираться нам нечего — всегда готовы.
Грибан дает последние напутствия:
— Особенно берегите рыжего. Он своего фюрера продаст со всеми потрохами и кальсонами. Все расскажет. А эта глиста, наверное, из эсэсовцев. Матерый. А вообще они многое должны знать о расположении войск. Как-никак летчики. Ну, давайте…
— Товарищ старший лейтенант! — вступает в разговор Юрка. — Может, нас с Дороховым оставить, других послать?
— Почему? С какой стати?
— Нам же в разведку сегодня. За языком. Вы сами приказали готовиться.
Грибан глядит на Смыслова, словно первый раз его видит:
— Ты откуда свалился!? Вот они — языки. И не один, а два сразу. На кой черт они нам еще сдались. И этих хватит.
Выводим пленных из блиндажа. Мы со Смысловым шагаем сзади с автоматами наперевес.
— Знал бы, что так получится, — сам бы их обоих прикончил, — шипит Юрка, бледный от злости.
Я его понимаю: обидно, до боли обидно, что сорвалась наша разведка, а заодно улетучился верный шанс отличиться. Жди теперь, дожидайся другого подходящего случая…
Допрос
Кохов встречает нашу процессию вместе с командиром батальона саперов. Пока мы шли по тропинке оврага, ведущей к их роскошному блиндажу, кто-то опередил нас и успел обо всем доложить. Капитан и майор стоят торжественные и подтянутые, словно приготовились принимать парад.
— Поздравляю, Бубнов! — радостно говорит Кохов, зыркнув глазами на пленных. — Орден тебе обеспечен. Слово даю!
— Это летчики, да? — спрашивает майор.
— Так точно. Из «Юнкерса» выпали.
— А ну, покажите, что за птички над нами летают…
Кохов подходит к пленным вплотную и разглядывает их в упор, как музейные экспонаты. Особенно долго смотрит на рыжего. Капитан явно наслаждается его растерянностью.
— Очень кстати попались, голубчики. Как раз ко времени, — цедит он сквозь зубы. — Нам как раз языки нужны…
Кохов поворачивается к майору:
— У вас есть переводчик?
— Даже два.
— Давайте одного сюда.
Командир батальона приказывает саперам, разглядывающим пленных, позвать лейтенанта Гильмана и указывает нам на дверь пятинакатного убежища.
— Введите их!
В «подземном дворце» все так же светло и тепло. Бубнов с удивлением осматривает капитальные стены из гладко выструганных и тщательно подогнанных досок, аккуратно задрапированные простынями углы, удобные самодельные кровати, пышущую жаром печку-буржуйку.
— А у вас недурно, — говорит он Кохову. — Курорт!
Капитан пропускает его похвалу мимо ушей. Он не сводит глаз с пленных.
— Ты, Смыслов, встань в тот угол, — приказывает он. — А ты, Дорохов, вот сюда. Смотрите в оба. Неизвестно еще, что за птицы и как они себя поведут. А их посадить на эту скамью подсудимых. Хотя нет, пусть лучше стоят у стенки.
Бубнов бросает на стол планшет, изъятый у летчиков.
— Тут все, что мы у них отобрали, — говорит он. — К сожалению, карты не оказалось. Наверное, сгорела с самолетом вместе.
Кохов вытаскивает из планшетки фотокарточки, сразу впивается взглядом в первую, темнеет лицом. Заглядываю через плечо. На меня смотрят со снимка знакомые, подернутые страхом глаза несчастной девчонки.
— Товарищ майор, лейтенант Гильман по вашему приказанию явился!
В дверях вытягивается по стойке «смирно» черноволосый худой офицер, с нескладной длинной фигурой и бледным лицом, на котором выделяются темные, проницательные глаза.
— Надо допросить пленных, — небрежно кивает ему майор. — Приступай. Только сразу и вопросы и ответы переводи, чтобы нам все было ясно. Понял?
— Так точно, понял, товарищ майор, — прищелкивает каблуками Гильман.
Кохов протягивает майору снимок, быстро просматривает остальные карточки и развязывает узелки носового платка. На стол сыплются пуговицы. Круглые, квадратные, треугольные — большие и крохотные, они переливаются под светом электрической лампочки всеми цветами радуги. Майор и Кохов берут их в руки, подносят к глазам, разглядывают.
— Женские пуговицы! — удивляется майор и поворачивается к переводчику: — Спроси их, что это значит?
— Это у рыжего отобрали. У него спрашивай, — предупреждает Бубнов.
Рыжий заискивающе смотрит в глаза Гильману, внимательно выслушивает его вопрос и отвечает спокойным тоном.
— Он говорит, что это сувениры от женщин, — переводит лейтенант.
— От тех, которых он, — майор запинается, подыскивая нужное слово, — которых принуждал?
Переводчик повторяет вопрос по-немецки. Глаза рыжего удивленно расширяются. Он косится на стоящего рядом летчика, затем, словно опомнившись, вскидывает голову и начинает отрицательно кивать:
— Найн, найн…
— Он говорит, что это они дарили на память.
— А вот эти, которые вырваны с мясом, тоже ему любовницы подарили? — спрашивает майор, и лейтенант тотчас дублирует его вопрос по-немецки.
