На электричках: Путешествие из Владивостока в Москву - [98]

Автобус, проехав через дачи, выехал на разворотный круг, где и была конечная остановка «Дальние сады». Здесь он развернулся и направился в сторону Казани. Пройдя два километра по шоссе, я очутился на пригорке, с которого открывался вид на село Семиозёрка. На дальнем краю села, за речкой — Семиозёрский мужской монастырь.

Монастырь старый, но недавно восстановленный. Были отремонтированы братский корпус и здание храма. Чтобы увеличить внутреннее пространство храма, его переделали в двухэтажный. Сбоку пристроили помещение с двумя боковыми лестницами, ведущими на второй этаж, где идет служба. На первом этаже — свечная лавка и хозяйственные помещения.

На территории монастыря, рядом с братским корпусом, стоит разрушенное здание. Раньше это был жилой корпус. Теперь от него остались две кирпичные стены и арочные потолки второго этажа. Оконные проемы обрамлены истлевшим деревом оконных рам. На некоторых проемах сохранились кованые решетки. Возможно, когда-то эта часть здания была тюрьмой.

Несколько автомобилей и микроавтобус на стоянке перед монастырем свидетельствовали о популярности этого места у паломников и прихожан. Перед храмом стоял информационный щит, призывающий оставить за стенами алкоголь, табакокурение и сквернословие. Щит рекомендовал обращаться к игумену монастыря — «игумен», к монаху — «отец», к послушнику — «брат».

От монастыря тропинка вела на север, к целебному источнику и «Анисьиным грядкам». Однако попасть в эти места может не каждый. Идущему по пути приготовлены испытания. И если в Окунёво по дороге к ашраму я подвергся атаке кровососущих, то здесь были заготовлены другие препятствия. Три испытания, основанные на самых обыкновенных человеческих страхах: кладбище, заброшенный пионерский лагерь и мертвый лес.

Кладбище — это символ смерти. Оно служит напоминанием, что каждый из нас вынужден будет оставить этот мир. Хочешь не хочешь, а умирать придется. После блуждания в тумане на сопке во Владивостоке прогулка по этому кладбищу не вселяла в меня страха. Я видел заросшие дорожки и брошенные могилы с посеревшими венками. Погост был старым. Кузнечики запели песню, и идти стало веселее.

За кладбищем среди сосен проглядывали корпуса брошенного детского летнего лагеря. Семь одноэтажных корпусов выстроились в ряд. Какие-то здания сохранились, у других от старости разъехались в стороны стены, а крыши рухнули. Молодые деревца проросли на дощатых верандах и разрушенных стенах. У рассыпавшегося на кирпичи сортира с буквами «МЖ» прямо по центру проросла березка. На стенах корпусов разноцветными красками были нарисованы герои сказок. Краска потускнела и облупилась. В сочетании с окружающим пейзажем рисунки выглядели жутковато.

Местные жители говорят, что практически сразу после постройки в лагере случился пожар. Сгорели два корпуса, но их удалось восстановить. Потом в одно лето случилось какое-то неприятное происшествие, которое повлекло много детских смертей. Место казалось проклятым, и лагерь закрыли. Больше сюда не возвращались ни дети, ни воспитатели. Семь деревянных бараков с комнатами, кроватями, тумбочками так и остались стоять в лесу, отданные на растерзание времени и природе. Теперь здесь разруха.

Этот пейзаж напомнил мне брошенные деревни и поселки, которые я видел из окна вагона, проезжая по Амурской области, Забайкалью и Восточной Сибири. Жильцы оставляют дома. Кто-то умирает, и дом без хозяина приходит в запустение. Некоторые сельские жители перебираются в города, оставляя дома на разграбление мародерам. В лучшем случае соседи разбирают брошенный дом на дрова. А порой стоят такие дома и разрушаются кирпич за кирпичом, бревно за бревном, подтачиваемые непогодой и ветрами. И напоминает это зрелище о безысходности. О том, что жизнь здесь тяжелая, безденежная и зачастую безнадежная.

Следующее испытание — мертвый лес. Среди обычных елок и берез участок леса будто вымер. Тут не растет ни трава, ни деревья. Только торчат посеревшие от старости пики сосновых стволов. Местность вокруг пустынная и глухая. Ни птиц, ни стрекоз — тишина. Только скрип раскачивающихся деревянных стволов. Даже мурашки бегут по спине. Как-то не по себе. Я прибавил ходу. Тропинка шла по краю болота, и под ногами хлюпала жижа. Вскоре дорога вывела меня из этого места в обыкновенный смешанный лес. В нем заливались птицы, сквозь листья проникали солнечные лучи, и все вокруг жило, распускалось, зеленело. Природа пышно расцветала и веяла летними ароматами.

На поляне, в центре пышных деревьев, журчал источник, укрытый деревянным срубом с покатой крышей. Внутри сруба купель, а из-под стены в лес бежал кристальной чистоты ручеек. Каждый камешек на дне русла был виден с удивительной четкостью. Каждая песчинка — как под микроскопом. Вода в источнике оказалась вкусной и придала сил после лесного перехода.

Напившись вдоволь и взяв с собой запас воды, я отправился в обратный путь. От источника на трассу шла дорога: подъездная грунтовка для автомобилей. За водой приезжают на автомобилях не только из Семиозёрки, но и из других сел и деревень. Местами грунтовка была перепахана полем. Дожди, заливающие Казань на протяжении нескольких дней, заполнили выбоины и рытвины лужами. Пришлось сойти с грунтовки и идти по полю. Дорога сделала крюк вокруг села и, минуя небольшой мост из бетонных плит через речку, вывела прямо на асфальт, в Семиозёрку. По ней я добрался до автобусной остановки.