На дыбе. Русский исторический детектив - [47]

Глупый Ивашка

История наша восходит к тем временам, когда Пётр Великий только замыслил Крымский поход. И замешанным в сем деле оказался человек вроде бы самый ничтожный — Ивашка Костин из Вышнего Волочка.

Это уж потом он стал жить в хоромах, а величать его начали с поясными поклонами и по имени отчеству— Иван Харитонович. А поначалу, круглый сирота, служил и мальчиком на побегушках, и мусорщиком на кожевенной фабрике, а уж потом пошёл по торговой части — начал коробейником разъезжать по ярмаркам, вести мелочную торговлю. Скопил какие-то деньжата, а умные люди советуют:

— Открой, Ивашка, свою лавку и станешь жить неплохо!

Время как раз было такое, что совсем на парусину спросу не стало. На складах повсюду в рулонах прела, белую и толстую отдавали почти задарма.

Вот Ивашка и отчудил: влез в долги, свои гроши все вложил, а закупил по дешевке более тысячи аршин парусины. Народ умный ходит, похохатывает:

— Ну, Ивашка, ты совсем дурак! Не токмо барыша, своих денег не вернёшь! Все так и сгниёт…

А Ивашка совсем рехнулся: сидит в своей хибаре, на которой соломенная крыша в сторону сползла, в какой-то отвратный рассол парусину макает и в печь горящую суёт. Вонь такая прёт, что за версту в нос шибает.

Соседям вельми омерзительно стало, хотели Ивашку по ребрам поучить, а тот вдруг куда-то исчез, ни с кем даже не прощался. Только видели, что он дверь хибары гвоздем заколотил и с мешком залез на телегу к проезжавшим купцам. Малость посудачили соседи да рукой махнули:

— Такой глупый предмет и разговору не стоит! Но пришёл день, и все рты от удивления разинули.

Подряд

Пока умные соседи судили-рядили, Ивашка добрался до самой Москвы. Пришёл к Преображенскому дворцу, страже говорит:

— До Государя важнейшее дело у меня, допустите, окажите вашу милость!

Ивашку, понятно, не допустили, зато под глазом синяк поставили.

Но не напрасно в такую даль припёрся Ивашка, выстоял, дождался, когда Государь со свитой на крыльцо вышел. Ивашка тут как тут, головой по ступеньке колотит:

— Ваше Величество, у меня такая парусина есть, что никакой голландской с ней не сравняться. Для флота самая надёжная — прочная и чистая, а главное — в огне не горит.

Другой раз Пётр Алексеевич, может, и вниманием своим утруждаться бы не стал, а тут, видно, выпил-закусил хорошо, решил с оборвышем побалакать.

— Чего, смерд, врёшь? У голландцев разумных парусина горит, а у тебя, рвани, не горит. Так не бывает.

А Ивашка уже на ноги вскочил, дерзко в глаза государевы взглянул:

— Говорю: не горит! Пётр скривил ехидно рот:

— Нукось, покажь! Если соврал, прикажу тебя драть, пока шкура не сойдет.

Вытащил Ивашка из заплечного мешка кусок парусины. Пётр парусину помял, потрепал, понюхал — нос сморщил, но бить Ивашку не стал.

— Эй, генерал фортификации фон Крафт, иди ка сюда, — поманил важного человека.

Тут же подскочил к Государю молодой щёголь, весь в розовом бархате, в богатых кружевах, парик обильно пудрен, нос орлиный, взор надменный, а сам длинный, что тебе мачта.

Пётр приказывает;

— Беги, фон Крафт, в комнаты, в камин засунь парусину. Как сгорит, так доложи мне. Да побыстрей, в Кремле англичане с утра киснут ожидаючи. Стоит Государь, ногой нетерпеливо дрыгает. Наконец, вернулся фон Крафт. Вид у него конфузный, жемчужный нарукавник в саже, брови удивленно подымает:

— Клал в самый жаркий файер, не берёт, — и показывает парусину: закоптилась вся, с краев поджалась, а всё-таки не сгорела.

Пётр вдруг схватил за плечи Ивашку, затряс так, что у того голова чуть не отскочила, поцеловал в лоб:

— Неужто сам придумал? Ай да молодец! Флотилию строить скоро в Воронеже буду. Сумеешь парусину поставить? Я тогда не стану с англичанами контракт ладить, с тобой подряд решу, — и приказал слугам: — Ивашку в бане отпарить, в приличный кафтан нарядить, обедом накормить.

Влез Государь на коня, пришпорил, стрелой полетел. За ним остальные еле поспевают, а у фон Крафта ноги чуть землю не цепляют.

…Вечером того же дня Государь заключил договор с Ивашкой Костиным на поставку парусины невоспламеняемой.

Несчастная любовь

Жизнь у купца сразу переменилась. На высоком берегу Цны поставил он обширный дом о восьми окошках по главному фасаду: словно церковь, издалека хоромы видно. Чуть в стороне соорудил свое производство, где десятка полтора рабочих в секретном вонючем растворе мочили парусину. Закипела работа, завертелась жизнь весёлая!

Несколько раз, обдав грязью зевак, от Государя верховые с эпистолами к купцу гоняли. Теперь все звали его по имени-отчеству, шапку загодя ломали, а кто попроще, так и поясно кланялись.

Угодливо улыбались:

— Иван Харитонович, вам по заслугам Господь воздает! Счастье — вольная пташка, достойного хотела, к вам в дом слетела.

Иван Харитонович не задавался, бедным помогал, в церкви вперед не лез.

— Деньги к деньгам прут, — говорили в народе. — Поди, женится на богатейке капитальной.

А купец взял девушку из самой скромной семьи, да не дал Бог счастья ему в супружестве: жена после первых родов скончалась, вдовцу оставила прелестную дочурку. На восьмой день нарекли её в память матери покойной — Дарьей.

Крестница