На долгую память - [6]

Вдовы же постепенно выходили замуж. Любовь для них прошла, погасли девичьи ночные чувства, песни пролетели, как птицы, и когда, подобно птицам, возвращались откуда-то из-за моря, находили женщин без прежних желаний и прикрас. Душа искала просто опоры. В том возрасте женщины уже представлялись мальчику пожилыми, и было непонятно, зачем им мужья. Тридцать, тридцать два года — какое время. А ему казалось: зачем приводить в свой двор чужого мужчину, вызывать пересуды соседей, зачем же матери заставляют какого-то дядьку называть «папкой» и зачем дети, поплакав и постыдившись, называют их так? Женя помнит своих одногодков по улице. Как страдали они и ревновали матерей к «папкам», когда вечерами они ложились с ними спать на одной койке, как боялись признаться товарищам, что в семье их прибавился братик, сестричка!

И вот однажды подкатил к их дому ЗИС-150 под номером НБ-75-25. Из кабины вылез рыжеватый косолапый шофер с широким и чуть перекошенным носом, открыл борта, пробежал во двор, поднял с земли лопату и стал сгружать уголь на снег, потом таскал его в ведрах в сарайчик, а мать как-то заискивающе просила сына подносить пустое ведро, послала за хлебом и потом посадила Женю вместе с шофером за стол есть борщ. Шофер уехал и вернулся ночью, машина стояла у ограды. Женя спал, а проснувшись, увидел, что шофер умывается в углу под рукомойником. И мать несет ему чистое полотенце. Вот и случилось то, чего мальчик боялся.

«Теперь о моем папке нельзя будет говорить, — почему-то с болью и острее всего думал именно об этом мальчик. Новый человек должен был вычеркнуть из памяти родного, каким бы хорошим он ни был. — А что, если папка мой возьмет да вернется? И мы их обоих выгоним».

Женя укрылся с головой и лежал так, слушая тихий совещательный разговор, пока наконец шофер не хлопнул дверью и за воротами не заурчал мотор в машине. Мать ласково позвала Женю, приставала с парным молоком, виновато объясняла сыночку взглядом, что она просто подвластна в жизни тому, чего еще по младости ему не попять, а Женя ненавидел ее и злился, отвернулся к стенке и пролежал до одиннадцати часов, будто не слыша материных ласковых покрикиваний: «Женя, заспался, вставай!»

Были в этот день мать и сын друг другу чужие и очень несчастные. К вечеру опять приехал шофер. И уже с подарками. Он неловко поздоровался, неуютно присел на краешек стула поужинать, хлебал без аппетита и хотел выпить побольше, но сдерживался. Мать нарочно оставила их одних. Шофер, покурив, помявшись, вдруг сел к Жене на койку, положил тяжелую свою руку на плечо и сказал (Женя запомнил на всю жизнь) просто и сердечно:

— Ну что, сынок… Родного папку твоего убило, маме одной трудно, мы решили сходиться. Буду тебе заместо папки…

И тут Женя еще больнее почувствовал, что у него все-таки был родной отец, тут он как бы вспомнил, что он будто с пеленок носил его в себе, с пеленок видел его лицо, его родной образ, который померк для него навсегда. Если бы открылись двери и он вошел!

Женя заплакал, и на глазах шофера тоже показались слезы. Он потуже обнял мальчика и поспешно полез левой рукой в карман за папиросой.

Вошла мать, стыдливо замерла у порога. И села рядышком, затряслась.

— Ничего, — сказал шофер. — Нормально. Это был Никита Иванович Барышников.

4 ноября 195… г.

Дорогой сынок, первым долгом поздравляю тебя с праздником Великого Октября, желаю тебе здоровья и успехов в учебе. Хотела тебе к празднику маленько выслать деньжат, ну раз ты пишешь «не надо», я отложу к следующему разу, целей будут. Смотри там сам, как сдумаешь съездить к дяде, если не так холодная погода будет, конечно, посмотришь, как они живут в степях. Жена у него очень хорошая, она тебя встренет как родного сына. Не обидься, сильно далеко, и у меня с деньгами плохо, негде зимой взять, летом-то с огорода, а сейчас негде взять копейку. Ребятам твоим — чего, у них матеря инженерами работают, им, можно разъезжаца, так что я тебе советую не вырываться на зиму домой, не обидься, благополучно все будет — на лето вырывайся как ни можно домой, все ж больше отдых, и к дяде я тебе советую, там побудешь и продуктов наложут на полмесяца, и так не недалеко…

Мы с тобой ошибку понесли, надо было не брюки шить, а пиджак, брюки всегда можно купить, в общем, покупай, а я маленько помогу, только на меня много не рассчитывай, корова бросила доица на два с лишним месяца, налог принесли, на зиму все припасла, угля, думаю, хватит, дров тоже, только и беда, что сена не хватит, ну ничего, как-нибудь.

Женя, смотри, на праздник будь поосторожней, сходишь на демонстрацию, соберись там где-нибудь с ребятами скромно, но не так, чтобы перепиться и по улицам ходить-качаться, это, сынок, не дело, ты сам понимаешь… Я тоже маленько завела, хочу позвать соседей, они мне много помогли, да, может, еще придется. Бабушка у меня гостила, вчера уехала, не стала больше жить — так мне опять скучно одной: ребята-квартиранты разъехались на праздник домой, будут до 10-го, я сейчас сижу, 9 часов вечера, тихо, только слышно, как часы чикают. Здоровье нормально, но горло после отравления, как Никита Иванович помер, чего-то барахлит, никак нельзя воды холодной пить и как остыну… Сынок, жалею твою голову, что до сих пор ходишь без фуражки, купи себе дешевенькую, пуще будут девки любить (шучу…)… Я хочу вам, студентам, предложить, в том числе и тебе, это будет главная моя идея. Сделайте вы свою кассу взаимопомощи, как получите стипешку, то скиньтесь рублей по 30 или 40, человек 10 соберитесь, и у вас очень хорошо получится, сразу кучка денег, оно когда вместе — жить не так плохо…