На дальних берегах - [39]

Ужин закончился, нас пригласили в небольшой зал со сценой. Состоялся концерт школьной самодеятельности. Девушки и юноши в необычайно красочных костюмах пели и танцевали. Одна из мелодий, тонкая, журчащая, подобно свежему ручейку, как-то невольно трогала душу. Сначала мне подумалось, что мелодия эта народная, из глубины веков, однако выяснилось, что автором и музыки и слов является наш добрый знакомый, заместитель министра просвещения господин У Ба. Он написал ее для бирманской молодежной делегации, уезжавшей на московский фестиваль молодежи и студентов.

«Мы еще встретимся с вами», — пообещал нам господин У Ба при прощании, и предсказания его продолжали сбываться. Интересно, имел ли он в виду такую вот незапланированную «встречу»? Но все равно, его песня о советско-бирманской дружбе, прозвучавшая на международном форуме молодежи в Москве и исполнявшаяся сейчас в небольшом и душноватом школьном зале, напомнила нам о том, что в огромном, раздираемом противоречиями мире у нас имеется множество друзей и единомышленников и усилия их, направленные на развитие взаимопонимания, на развитие тесных контактов, одолеют наконец темные силы ненависти и зла и дадут людям покой и счастье.

Мандалай когда-то был столицей Бирмы. До английского завоевания город представлял собой крупный религиозный, торговый центр страны. После завоевания население его пошло на убыль, а роль уменьшилась. Уступив первенство Рангуну, он превратился в типичный бирманский город, население которого живет различными ремеслами.

От Рангуна до Мандалая семьсот километров пути. В горячий, знойный полдень наш самолет приземлился в аэропорту бывшей столицы.

Мне кажется, излишне повторять о том, что́ мы чувствовали, испытывая неимоверную бирманскую жару, но, честное слово, я не могу удержаться, чтобы снова не сказать о невыносимой духоте, в которую мы попали, едва сойдя с самолета. В Рангуне мы спасались от зноя в гостинице, однако в Мандалае, войдя в отведенный мне номер, я с ужасом убедился, что в нем нет установки для охлаждения воздуха. И мне до сих пор вспоминается время, проведенное в Мандалае, как цепь постоянных мучений от жары и жажды. Никогда раньше я не представлял себе, что человек может так мечтать о глотке холодной родниковой воды. Горело нёбо пересохшего рта, языком, как я теперь вспоминаю, больно пошевелить…

После самолетной болтанки над джунглями хотелось лечь и позабыться. Я разделся и, пополоскавшись в теплой ванне, взобрался на постель. Над кроватью был натянут куполообразный полог, и это еще больше усиливало ощущение душного, непроветриваемого помещения. Тишина, безветрие, текут какие-то вялые, отрывочные мысли…

Внезапно я вздрогнул и открыл глаза, — мне показалось, что на потолке, прямо над моей головой, что-то шевелится. Что там может быть? Вскочив, я увидел, как по выбеленному в голубой цвет потолку проворно снуют небольшие ящерицы. Похоже было, что они гоняются друг за дружкой. Я тотчас представил себе, что́ должен испытать спящий человек, когда ему на лицо упадет с потолка такая вот узкая, шершавая тварь, и невольно содрогнулся. Ящерицы были какого-то голубоватого цвета и оставались почти невидимыми на фоне высокого потолка. О, да их тут множество! Я только сейчас разглядел, какая оживленная суета происходила над кроватью.

С вполне понятным опасением я стал осматривать пол, — нет ли ящериц и на полу. Но нет, пол был чист. После этого я быстренько оделся и выскочил из номера. Бог с ним, с отдыхом. Как-то не отдыхалось в таком близком соседстве с неприятными даже на вид ящерицами.

В коридоре гостиницы было безлюдно, тихий полдневный час. От нечего делать я уселся за низенький столик, заваленный газетами и журналами, и принялся без всякого интереса перелистывать их. Иногда по коридору проходил кто-либо из жильцов или прислуги и тогда я принимал вид человека, чрезвычайно увлеченного чтением английской газеты. Мне неловко было признаться, что беготня ящериц по потолку выгнала меня из тихого номера.

Но вот раздались быстрые шаги, я оторвался от газетного листа и узнал сотрудника советского посольства, сопровождавшего нас. Он удивился, увидев меня в коридоре.

— Почему вы не отдыхаете? Не хочется? — спросил он.

Перед ним я не счел нужным таиться. Сотрудник выслушал мое признание и развеселился.

— Они же безобидные! Просто охотятся на мух, — вам же польза. Как и собак, их здесь не трогают и пальцем.

— Да, но ночью!.. — вырвалось у меня.

— Ночью их в комнатах нет, — успокоил меня товарищ. — С наступлением темноты они убираются на улицу.

— Значит, можно спать спокойно?

— Вы и днем можете спать в полной безопасности! Уверяю вас… Ну, а теперь надо собираться и ехать.

Внешне Мандалай уже ничем не напоминает столичный город. Узки и пустынны его улицы, обветшали сооружения, замерла деловая жизнь. Однако от былого великолепия остались целые кварталы ремесленников, которые своим искусством создали Бирме поистине мировую славу. И именно здесь, в Мандалае, следует искать истоки народного творчества, так украсившего страну и сохранившего до наших дней высокие образцы своих произведений.