На борту "Утренней звезды" - [6]

Пленниц было семь. Мужчины вертелись возле заплаканных женщин, сгрудившихся у подножия грот-мачты. По-видимому, они все были красивы, но воспоминание о виденном в эту ночь исказило их лица ужасом.

— Поделим завтра, — сказал Мэри.

— А почему бы не сегодня вечером? — промолвил Дьеппез.

— Ты… — сказал Мэри, наступая на него.

Дьеппез попятился, споткнулся о снасти и грохнулся на сундуки. Люди хохотали. Некоторые мыли лицо в медных чашах. Они соскребывали со своих рук засохшую черную кровь, от которой зарозовела холодная вода.

Так как никто не мог спать из-за присутствия женщин, капитан собрал всех корсаров на палубе. Он велел привести красивейшую из женщин, которая оказалась темноволосой девушкой с поразительно белой кожей. Она выступала как королева, с непринужденностью, которая привела нас в замешательство. На рукаве ее серого бархатного платья алело кровяное пятно. Пью молча взял тряпку и попытался его стереть. Женщина кивком головы поблагодарила Пью, потом повернулась к нам, держа руки за спиной. Она переводила свои прекрасные глаза с одного на другого. Она потерла себе руки, хрустнув пальцами, унизанными перстнями, и взглянула на Жоржа Мэри, лицо которого налилось кровью.

— Синьор, — произнесла она.

У нее был горячий, глубокий голос, и Питти, говоривший по-итальянски, подошел к ней и спросил — я не знаю, о чем — на ее языке.

— Синьора, — сказал он, повернувшись к нам, — итальянка. Она говорит, что умеет петь, — Он прибавил: — Можно было бы попробовать…

— Можно попробовать, — ответил Мэри, и каждый бесшумно уселся там, где стоял.

Нантез взял свою флейту и заиграл прелюдию, но синьора движением руки приказала ему замолчать. Гордая, в роскошном бархатном платье, запятнанном кровью, она запела, окруженная нами, и ее голос взметнулся над парусами, словно большая белая птица… спокойно, очень спокойно…

Она пела на неведомом, красивом и звучном языке. Мы не могли понять значение ее слов, но все мы слушали, раскрыв рты, все поддались очарованию, как некогда спутники Улисса в древних морях.

Чистый голос призывал не свирепую смерть, нам предназначенную, а что-то нежное, нам неведомое. Закрыв лицо руками, мы отдавались во власть этого божественного загадочного голоса.

Небесные скрипки аккомпанировали путешественнице, и мы были счастливы не думать ни о чем, кроме этого чарующего голоса.

И голос вознесся среди ночи как пламя — и внезапно погас.

Словно окаменев, мы остались в темноте, которую трубка Мэри сверлила неровным красным огнем.

Синьора, держа по-прежнему руки за спиной, улыбалась, как чудесное, недоступное для нас видение. Мэри вытряхнул пепел из трубки. Нантез спрятал флейту в карман. Двое из нас снесли сундук синьоры в каюту Жоржа Мэри. Жорж Мэри провел всю ночь с нами, а прекрасная женщина покоилась рядом.

Назавтра Жорж Мэри, по обыкновению, приступил к дележу добычи. Женщины — их было шесть — должны были поступить в общее пользование до тех пор, пока мы не достигнем острова Барнако, где мы рассчитывали их высадить на берег и продать колонистам. По безмолвному соглашению, для синьоры было сделано исключение.

Она смотрела на море, оставаясь равнодушной к нашим распрям. Жорж Мэри, указывая на нее концом трубки, спросил:

— А эту?

— Ее надо пощадить, — сказал Мак-Гроу.

— Разве можно поступить иначе, — подтвердил Питти.

— Голосовать! Голосовать! — объявил Жорж Мэри со злостью.

В результате этого необыкновенного совещания было решено, что путешественница и ее имущество останутся неприкосновенными во все время пребывания на «Утренней Звезде».

Жорж Мэри, озабоченный, возвратился в каюту. Он понял, что в присутствии сирены неповиновение может охватить жестокие сердца его подчиненных.

Синьора лежала в изысканно убранной палатке, которую устроили для нее на корме судна, возле порохового склада. Она провела два дня, разгуливая по нашему судну точно королева. Каждый вечер она пела у подножия грот-мачты.

Наутро третьего дня часовой подал сигнал, что с левого борта видна земля. Жорж Мэри приказал плыть вдоль берега. Мы обогнули таким образом маленький остров, показавшийся нам необитаемым. Наши предположения оправдались вечером, когда вернулась лодка с людьми, посланными исследовать остров. Это был, действительно, необитаемый остров — голая скала, покрытая гладким мохом, на котором, как стражи, неподвижно сидели три больших морских птицы.

Жорж Мэри приказал привести путешественницу и надел ей на шею железную цепь с сосновой дощечкой, на которой каленым железом он выжег ночью следующие слова:

СОЗДАТЕЛЬ!

УВЕДИ ЛЮДЕЙ

ОТ ЭТОГО ПРОКЛЯТОГО МЕСТА

Женщина страшно побледнела. Она разразилась рыданиями. Потом она начала произносить заклятия, которых мы не понимали.

Мак-Гроу, сопровождаемый боцманом и квартирмейстером, сел в шлюпку и повез путешественницу на остров, над которым взметнулись три птицы.

Высадив красавицу, они возвратились на судно. И так как нам пришлось лавировать, мы долго еще видели женщину с дощечкой на шее. Она проклинала нас и грозила нам кулаками. Потом, ломая руки, она упала на землю.

Пять лет спустя, приблизительно в этот же день, мы снова проходили мимо острова, на котором покинута была прекрасная незнакомка. Жорж Мэри сам пожелал править лодкой, посланной к берегу. Он как сумасшедший выскочил на берег и начал метаться по острову, пересекая его во всех направлениях. Через час мы убедились, что остров пустынен, и никаких следов путешественницы не осталось.