На берегах Дуная - [77]

— Ну, черт рыжий, моли бога за эту вот сестричку и за гвардии майора, — тряс кулаком Торбин, — я б тебя угостил на веки вечные.

На носилках из двух жердин и плащ-палатки Буканов и Божко потащили пленного. Его автомат повесил себе на шею Торбин.

— Давай подменю, — пройдя шагов двести, предложил он Буканову.

Варя шагала рядом с носилками, по колено утопая в снегу, и добрыми глазами смотрела то на раненого, то на майора, то на гнущихся под тяжестью немца солдат. В ее взгляде было столько теплоты и нежности, что Аксенову невольно показалось, будто где-то ему уже пришлось видеть этот взгляд.

— Товарищ гвардии майор, вина бы ему немножко дать, — услышал он голос Вари. Да, и голос был давно знакомый, волнующий. Такой же голос и те же слова слышал он в медсанбате под Сталинградом, когда его, контуженного, вытащили с поля боя. Но тогда говорила высокая смуглая Маруся. А Варя совсем маленькая и белокурая. И он сразу вспомнил, что и такой взгляд, и голос, и движения видел и слышал он не однажды. Так смотрела и говорила Настя, когда выхаживала его, обескровленного, в лесах Белоруссии, так говорила медицинская сестра Маруся под Сталинградом, такими же взглядами смотрели на раненых врачи и сестры в тыловом госпитале под Воронежем. В нем было человеческое отношение к несчастью другого и желание хоть чем-то облегчить страдания.

Великая сила человечности неистребима даже в условиях войны. Для советского человека враг только тот, кто мешает ему жить, кто покушается на его свободу и независимость.

Раздумье Аксенова прервал гул моторов. Из-за гор на бреющем полете вырвались штук тридцать «Илов». Они дружно, будто привязанные друг к другу, нырнули вниз и скрылись. Над горами эхом прокатились гулкие взрывы. В ущелье из-за горы мгновенно встали высокие столбы дыма и пыли. Через несколько секунд черными тенями один за другим снова вынырнули «Илы». Ревя моторами, они развернулись и вновь устремились туда, где взметнулись фонтаны дыма и пыли. Аксенов следил за работой штурмовиков и шагал все быстрее и быстрее. Появление своих самолетов было сейчас важным событием. Оно говорило, что враг не победил, что идет ожесточенная борьба и в этой борьбе решается судьба не только тех, кто был на фронте под Будапештом, но и самого Аксенова и его маленькой группы…

Громкий окрик: «Стой! Руки вверх!» — невольно оттолкнул Аксенова назад. Он попятился, хотел было подхватить автомат, но тут же понял безрассудность этого и с трудом поднял руки.

— Майор, ко мне, остальным стоять, — властно командовал кто-то невидимый.

Аксенов огляделся по сторонам. Везде были острые, большие камни.

— Десять шагов левее вас тропа, подымайтесь по ней, — разъяснили сверху.

Аксенов с поднятыми руками шагнул на первый приступок скалы. Навстречу ему вышел с автоматом наготове молодой темнолицый сержант. Он проверил документы Аксенова и виновато заговорил:

— Простите, товарищ гвардии майор, немцы переодетых диверсантов пускают. Троих мы изловили. В дозоре сидим, людей-то маловато, все на перевале.

— Как дела на перевале?

— Прут, как ошалелые. Штук сорок танков сгорело, а они все лезут. Комбата убили нашего, теперь всеми майор-артиллерист командует.

Сержант провел Аксенова на командный пункт майора Чевилкина. Щеголеватый артиллерист смотрел в стереотрубу. Барашковая кубанка лежала рядом, на бруствере. Черные волосы майора слиплись, темными пятнами пропотела и гимнастерка.

— С того света, — увидев Аксенова, обрадовался Чевилкин, — мне о вас раз десять из штаба армии звонили. Рад вас видеть…

Он стиснул и долго тряс руку Аксенова.

— Ну, как вы тут? — охваченный волнением и радостью встречи, расспрашивал Аксенов.

— Бьемся. Сорок четыре танка спалили. Пехотинцев — не меньше трехсот… Туговато. Шесть пушек разбито. И в стрелковом батальоне потери большие. На весь батальон остался один офицер, — Чевилкин задорно сверкнул черными глазами. — Мы у них как заноза в пятке. Все закупорили. Я и с шестью пушками не отдам перевала.

— Фланги у вас открытые. Пехота может по горам обойти и в тыл забраться.

— Да, с флангами беда. Я кругом дозоры расставил. Командир корпуса обещал иптаповский полк[4] перебросить сюда и два стрелковых батальона. Да вот что-то всё не подходят.

— От вас можно поговорить со штабом армии?

— Да. У меня прямая связь с корпусом, а с ним рядом и штаб армии.

— Боеприпасы есть?

— Хватит. Сейчас только две машины подвезли.

До штаба армии Аксенов дозвонился неожиданно быстро.

— Слушаю, — раздался знакомый голос генерала Воронкова.

— Кто, кто? — переспросил он. — Аксенов? Жив! Вот это здорово! Командующий про тебя все время спрашивает.

Аксенов коротко рассказал все, что видел, и генерал Воронков приказал ему выезжать в штаб армии.

— Езжайте на моей машине, — предложил Чевилкин. — Мне раскатывать некогда…

С запада над равниной едва видимыми точками показались самолеты противника.

— Снова идут, — хмуро проговорил Чевилкин, — уезжайте скорее, сейчас ад начнется. — Он торопливо пожал руку Аксенова и, как старший на младшего, прикрикнул: — Что вы стоите? Уезжайте немедленно! Вы свою задачу выполнили и мне не мешайте выполнять. Никитин, заводи! — крикнул он шоферу и, считая разговор оконченным, приник к стереотрубе.