На берегах Дуная - [156]

А на равнине в пяти километрах восточнее, на берегу реки Валь развернулся стрелковый батальон. И перед ним остановился противник. Эти два небольших подразделения образовали ворота коридора, по которому идут и идут войска противника. Левее роты по высотам у насыпей узкоколейной железной дороги занимают позиции две самоходки, стрелковая рота, четыре пушки, еще одна стрелковая рота, три танка, артиллерийский дивизион, стрелковый батальон. Западная стена коридора растет все время к северу, отрезая пути противника в тылы армии. Напротив нее, восточнее, по берегу узенькой речушки Валь, ширится живая стена коридора, преграждая путь противнику на Будапешт.

А с запада, с севера и с востока спешат новые подразделения, танки, артиллерия. У села Вереб развернулись два дивизиона тяжелых гаубиц и открыли огонь. Под их прикрытием к окраинам села спешит стрелковый батальон майора Бахарева. На берег реки Валь выходят два истребительно-противотанковых артиллерийских полка, дивизионы реактивных минометов, минометный полк, батареи дальнобойных пушек. Узкий коридор вытянулся на девять километров в длину. Внутри него противник продолжает еще двигаться на север, но теперь он уже вынужден отвлекать силы и вправо, против восточной стены гвардейцев, и влево, против западной стены. Его наступление все время замедляется. Со всех сторон бьют советские пушки, танки и минометы. Хоть и жиденькие стены прикрывают стороны коридора, но разберись-ка в ночной темноте… Куда ни сунься — везде стреляют. Тишина только на севере, между селами Валь и Вереб. Но и здесь, едва успели передовые части противника подойти к дороге и двум маленьким рощам, заговорили советские пушки. Это стали на огневые позиции два полка из резерва командующего гвардейской армией. Теперь замкнута и вершина коридора.

К рассвету продвижение противника на всем фронте было остановлено. В обороне гвардейцев образовался мешок шириной до шести и длиной около двенадцати километров.

Алтаев беспрерывно говорил по телефону, выслушивал доклады и отдавал распоряжения. От второго телефона не отходили начальник штаба и член Военного совета. Телефон адъютанта занял начальник оперативного отдела. Тут же в прихожей сидели радисты, выстукивая ключами. То и дело за окном гудели броневики, урчали автомашины, с хлопаньем потрескивали мотоциклы. Сейчас некогда было раздумывать и подолгу обсуждать. Секунды решали успех. В кабинет командующего приходили, торопливо докладывали и, получив указания, уходили командующие родами войск, начальники отделов, офицеры-оперативники, разведчики, шифровальщики.

— Противник остановлен, — громко проговорил Алтаев и отдернул штору на окне.

Утренний свет рванулся в кабинет. Все на мгновение потускнело, стены и потолок кутались в сизом табачном дыму. Электрическая лампочка сиротливо желтела, не имея сил бороться с неудержимым потоком света.

— Адъютант, — крикнул Алтаев, — раскрывай все окна! Утро разгорается.

XI

Ночью роту подняли по тревоге. Настя и Тоня поспешно оделись. По фронтовой привычке все было рядом: на табуретке сложены юбки и гимнастерки, на полу вещевые мешки, шинели и ушанки, около них валенки и носки, у изголовья постелей винтовки, противогазы, подсумки и лопаты.

Они выбежали на улицу. Взад и вперед сновали люди. Со всех сторон доносилось фырканье моторов.

Рота строилась. Старший лейтенант Рахматулин бегал от взвода к взводу, проверял людей.

Из-за дома броской рысью выехал кто-то на черной лошади.

— Готовы, Рахматулин? — по голосу узнала Настя Бахарева.

— Так точно, товарищ гвардии майор, — ответил ротный, — все люди налицо.

— Шагом марш, — скомандовал Бахарев и поскакал к другим подразделениям.

— А я все как-то не привыкну называть его майором, — шептала Тоня, — вчера два раза капитаном назвала. Неудобно так.

Настя ничего не ответила и молча поспешила за строем.

Ночью группа Бахарева вернулась с задания. Трех разведчиков принесли на плащ-палатках. Весь день Бахарев был в штабе армии, а к вечеру возвратился в новеньких майорских погонах, построил роту и объявил, что он назначен командиром батальона.

После обеда Настя, проходя по коридору, случайно открыла дверь в комнату Бахарева. Он склонился у стола над грудой каких-то бумаг. На полу темнел раскрытый чемодан.

— Простите, товарищ гвардии майор! — Настя хотела захлопнуть дверь.

— Заходите, Настя, заходите, — пригласил Бахарев.

— Дверью ошиблась, простите, — густо покраснела девушка, не зная, то ли уходить назад, то ли войти в комнату.

— Посидите немножко, — Бахарев провел ее к столу, — возможно, не скоро увидимся. А мы с вами как-никак полтора года вместе воевали.

Настя, все еще смущенная, села.

Она взглянула на стол. То, что казалось грудой бумаг, были цветные открытки и репродукции с картин.

«Откуда все это?» — подумала Настя.

— Мое богатство, — словоохотливо говорил Бахарев, — всю жизнь собираю, самое любимое с собой вожу. И теперь вот — все уцелело, а я беспокоился, пропали, думал.

Она взглянула на его лицо. Оно сейчас было каким-то необычным, мечтательным.

— Вот взгляните, — достал он с самого низу небольшую, размером в две открытки, картину, — Маковский, «Игра в бабки».