На берегах Дуная - [140]
Через пол минуты один за другим проскрежетали снаряды. Танки окутались дымом.
— Еще восемь снарядов, огонь! — кричал артиллерист.
Дым над нашей траншеей рассеялся, и открылось все просторное поле боя, сплошь усыпанное беспорядочно отходившими пехотинцами противника. Обгоняя их, поспешно уходили танки и бронетранспортеры. Почти у самой нашей траншеи горело девять немецких танков.
— Спасибо, полковник, — обернулся к артиллеристу Ворончук, — пушки твои здорово работают.
Артиллерист улыбнулся распаленным лицом и подмигнул Ворончуку:
— Свои люди — сочтемся. Я ведь тоже когда-то в коннице служил, с басмачами в Средней Азии рубился.
— Ну, тогда хлебни-ка за добрую работу, — протянул Ворончук флягу.
Тот неторопливо отвернул пробку, ладонью вытер губы и, запрокинув голову, начал пить. Лицо его стало красным.
Аксенова вызвал по телефону генерал Воронков и приказал пройти по всей обороне кавалерийского корпуса, уточнить обстановку и доложить в штаб армии.
Весь день ходил Аксенов из полка в полк. Бой то утихал на несколько минут, то разгорался с новой силой. По всем признакам гитлеровское командование ввело в бой новые части. Всего в наступлении участвовало более четырехсот танков и не меньше двадцати батальонов пехоты. Особенно сильно нажимал противник на полк Ворончука, стремясь прорваться по центральной магистрали на Будапешт, и в центре обороны корпуса, явно намереваясь расколоть боевые порядки кубанцев, разъединить их на части и уничтожить поодиночке. Командующий армией и командир корпуса разгадали замысел противника, и к этим участкам была стянута большая часть армейской и корпусной артиллерии. Это в основном и решило исход боя. До вечера противник нигде не смог вклиниться в нашу оборону.
В воздухе весь день кипели воздушные бои. Явно господствовала наша авиация. Как узнал Аксенов позднее, в этот день бои кубанцев обеспечивали две воздушные армии: одна Третьего Украинского фронта и вторая — по приказу Верховного Главнокомандования — соседнего, Второго Украинского фронта. Не успели самолеты противника появиться над нашими позициями, как на них обрушивались советские истребители. Врассыпную, бросая бомбы куда попало, удирали фашистские летчики. Большая часть немецких бомб валилась на их же войска. Тридцать шесть сбитых немецких самолетов насчитал в этот день Аксенов. Казалось, летчики мстили за то, что плохая погода все время держала их на аэродромах и наземные войска были вынуждены вести бой без авиационной поддержки.
Аксенов обошел всю оборону корпуса и вернулся в полк Ворончука.
— Вы что, у меня решили филиал штаба армии создать? — встретил его повеселевший Ворончук. — Вон авиатор сидит целый день и костит на чем свет стоит истребителей и штурмовиков…
— Уйду, уйду, не волнуйся, полковник, — вышел из землянки Орлов. — Только, смотри, не запой Лазаря без авиации.
— Да нет, что ты, живи, живи, — хлопал его по плечу Ворончук. — Я даже всех вас на довольствие зачислю и водкой буду поить. Веселее с вами…
— Ну, как ты, Аксенов, жив? — схватил майора в охапку Орлов. — Там слезы о тебе проливают, а ты ползаешь тут где-то по окопам.
— Подожди, Пашка, — отбивался Аксенов, — твоя работа теперь кончилась, а мне еще докладывать нужно.
— Ну, докладывай, докладывай, а мы с полковником перекусим пока. Правда, полковник?
— Подождем майора. Он проголодался, наверно.
Аксенов стал звонить в штаб армии и попросил соединить его или с Воронковым, или с Дубравенко. Телефонистка ответила, что они у командующего, и добавила, что командующий уже дважды спрашивал, не появился ли где-нибудь Аксенов.
— Тогда соединяйте с кабинетом командующего, — сказал Аксенов.
Ворончук и Орлов притихли, молча глядя на Аксенова.
— Слушаю, — раздался в трубке знакомый басок Алтаева.
Алтаев внимательно слушал все, что говорил ему Аксенов, переспрашивал, требовал уточнить детали и сообщить свои выводы. Его интересовало буквально все: и как оборудованы траншеи, и сколько патронов у солдат, и где пушки и танки, и какой ущерб нанесен противнику, и что требуется еще, чтобы усилить оборону.
Аксенов слышал спокойное дыхание командующего, отвечал на вопросы и досадовал на себя, что заранее не предусмотрел многое из того, что интересовало командующего. Ему и в голову не приходило, что командующий будет расспрашивать, когда солдатам выдавали горячую пищу и как выдавали — подвозили в котлах или приносили в термосах. На многие вопросы помогал отвечать Ворончук. Он прислушивался к разговору и шептал Аксенову на ухо нужные сведения.
— Вот это да, — положив трубку, вытер вспотевшее лицо Аксенов, — легче под огнем противника сидеть, чем разговаривать с ним.
— Ничего, ничего, майор, — хлопал его по плечу Ворончук, — сейчас после трудов праведных подзакусим, вздремнем часок и опять по траншеям полезем… Сашко, давай-ка ужин! — крикнул он ординарцу и продолжал весело говорить, глядя то на Аксенова, то на Орлова: — Ох, не люблю эту проклятую оборону! Сидишь и не знаешь, когда тебя по башке стукнут. То ли дело наступление. Рванулся — и пошел! Только снег под копытами взыгрывает. Да, а где же Крылов? Целые сутки в моем полку, и я его никак не могу увидеть.
