На арене со львами - [3]

Холперин взглянул на него и пожал плечами.

— Дохлый номер,— сказал он.

— А тут еще Кокрофт, чтоб его, тоже как воды в рот набрал.— Морган снял с себя легкий пиджак, рубашка липла к спине.— Да и когда он что говорил?

— Даже в комиссии по вооруженным силам не знают, кого нам прочат, и там это, кстати, никого не радует.

Холперин, опытный репортер, писал о конгрессе; он писал о том, что происходит в конгрессе, так давно, что был не только внешне похож на конгрессмена от штата Айовы, но даже думал, как конгрессмен от Айовы, а потому в принципе недолюбливал президентов и госдепартамент и свой отпуск всякий раз намеренно приурочивал ко дню рождения Линкольна.

Морган сел на свободный стул у соседнего стола.

— Слушай, Джо, должен я хоть что-нибудь да написать!

Человек, который остервенело стучал на пишущей машинке нодле дверей, оглянулся.

— Лучше помоги сообразить, что мне писать.

В конце концов наверняка они это дело и раздуют, и шумиху поднимут, как всегда поднимают шумиху вокруг Кокрофта и Биллингса, комиссии по вооруженным силам и прочих колес государственной машины. В конце концов они с Холперином и Джо состряпают нечто мнимо серьезное, внушат людям, будто это новое назначение имеет глубокий смысл; не они ли точно так же удовлетворяли потребность людей видеть смысл в тысяче случайных имен и событий? Не к этому ли сводилась вся их работа, и они делали ее исправно — на то они и были профессионалы.

Подошел худой и угрюмый Джо, оперся о стол Холперина. Он провел не один год в Советском Союзе, а теперь писал о госдепартаменте и держал у себя на столе целые кипы «Правды» и «Известий». Недавно Морган исхлопотал для него разрешение изучать по системе Берлица китайский язык в рабочее время, за счет компании, хотя в городе острили, что Джо и по-английски пишет так, будто это перевод с русского.

— В жизни не видал такой скрытности,— сказал Морган.— Холперин говорит, что в комиссии не знают ровно ничего, а я прочесал весь Белый дом, и тоже ничего. Как там по твоей части?

— Ни черта. Сами у меня спрашивают. Только что из Пенагона звонил Шелли. Говорит, ни из кого не выжать ни звука, даже из тех, кто всегда хоть что-то да скажет.

— Никак не пойму, зачем Белый дом объявил, что назначение огласят завтра. — Холперин взял курительную трубку и прикусил ее боковыми зубами, щербатыми от привычки вечно грызть мундштук; он давно наловчился разговаривать так, что трубка во рту оставалась совершенно неподвижной. — Зачем разжигать нетерпение, если решено разводить такую таинственность?

— Потому и разжигают,— сказал Морган. — Тем более что этот паразит,— Морган по обыкновению имел в виду президента,— этот паразит наверняка втихомолку радуется, глядя, как газетчики попусту расшибают себе лбы. Все они там рады-радешеньки.

— Возможно, что-то в последнюю минуту застопорилось,— сказал Джо. — Такая должность — не подарочек. Возможно, не сумели столковаться.

За годы, проведенные в Москве, он стал мнителен, ему всюду мерещились заговоры, тайны, незримые силы, готовые нанести ответный удар.

Морган покачал головой.

— Такое мы унюхали бы сразу. Кое-кому из пачкунов в Белом доме известно, кого назначат: я это чуял по разговорам. Лонгли говорил, президент всех запугал до полусмерти, боится утечки информации. Попытаю еще счастье с Биллингсом, только проку все равно не будет.

— Эх, старая история! — Холперин вынул трубку изо рта и заглянул в ее черное нутро.— Но ведь не каждый день назначают директора ЦРУ! Кто-нибудь уж точно поднимет волну,— если не консерваторы, то, стало быть, либералы. Президент, вероятно, не хочет, чтоб страсти на Капитолийском холме разгорелись еще до того, как он огласит имя кандидата.

Холперину страсти на Капитолийском холме представлялись неодолимой силой, противиться которой способен лишь безумец.

Морган встал.

— Ладно, в крайнем случае всегда есть возможность тиснуть какую-нибудь муть: ОЖИДАЕТСЯ ВАЖНОЕ НАЗНАЧЕНИЕ, КОТ В МЕШКЕ, ВАШИНГТОН БЕЗУМСТВУЕТ. Если уж вы, ребята, не можете выручить, что еще остается мне?

Он хлопнул Холперина по плечу и подмигнул Джо, презирая себя за то, что корчит свойского малого, но он не умел вести себя иначе с тем, кто был ему безразличен.

— Биллингс на проводе. — Голос Джейни ворвался в двери с такою силой, что задребезжали оконные стекла.— От себя будете разговаривать или отсюда?

Морган указал на дверь своего кабинета и двинулся туда. Мимоходом он тронул за плечо Билла Уоттса и бросил ворчливо:

— Кончать пора, ты засиделся.

Уоттс страдал сердечными приступами.

Потом он снова остановился, тронул за плечо девушку в больших уродливых очках, которая сосредоточенно разглядывала лист бумаги, заправленный в машинку.

— Если это такой же блеск, как то, что ты выдала утром, с меня причитается выпивка.

Она взглянула на него с привычной улыбкой, но глаза, огромные за толстыми стеклами очков, оставались серьезны.

— Жаль, не читали вы вторую половину,— сказала она.— Все краски стерли к чертям собачьим.

— Ух, бандюги,— беззлобно сказал Морган, уже обмякнув в успокаивающей обстановке, среди обыденных вечерних дел.

Он перекинул пиджак через плечо и вдоль столов пошел дальше, к дверям своего кабинета. В знак приветствия он наставил палец на Келлера, который, как обычно, говорил по телефону. У кого вся жизнь проходит на телефоне, тот на телефоне и умрет, любил повторять Морган. Не отнимая от уха трубки, Келлер прикрыл ее рукой.