На аптекарском острове - [28]
На фотографии, про которую говорил он, Ленка тащила в рот ложку с вишневой ягодкой, искоса поглядывая на камеру и тихонько улыбаясь. Ни меня, ни Графини в этом кадре не было.
— Успел-таки отдельно щелкнуть, — сказал я.
— Успел, — ответил довольный Клочик. — Эх, увеличить бы ее тридцать на сорок! Во был бы портретик. Да жаль у меня бумаги такой нет.
— А ты в фотоателье снеси. Благо, что ходить далеко не надо. Там тебе хоть метр на метр сделают. А потом можешь на крыше его устанавливать. Вроде транспаранта.
— Ну, кто же мне даст портрет на крыше поставить, — сказал Клочик, будто я ему всерьез такую чушь предлагаю.
— Тогда у нас в классе приколоти. Между портретами Льва Толстого и Софьи Ковалевской.
— Не то. А что, если… — Клочик вскочил со стула и запрыгал как ненормальный. — Придумал! Колоссальная мысль! Витрину в нашем фотоателье помнишь?
— Ну, помню.
— Там кто висит? А? Моряк с висячими усами висит. Первоклашка какой-то прилизанный с букварем и девица рыжая с выпученными глазами. И вот висят они там, наверное, сто лет. Как себя помню, они там висят.
— Уж не хочешь ли ты… — начал я, не поверив своим ушам.
— Ну, конечно! — перебил меня Клочик. — Ты только представь: идет Ленка в школу и вдруг видит на витрине свой портрет! Ух, что будет!
Клочик даже зажмурился от удовольствия.
— Бред, — сказал я. — Никто Ворожеву на витрину не повесит.
— Ну, почему не повесят. Сам ведь говоришь, что карточка хорошая. Ее только увеличить надо. Да чего гадать — пошли и проверили.
Я понял, что безумная любовь требует безумных идей и что спорить с трубадуром бесполезно.
В ателье было совершенно пусто. Лишь за столом дремал старичок приемщик, а из глубины помещения доносились вопли какого-то малыша.
Когда мы подошли к столу, старичок пробудился и взял ручку:
— На документы? На паспорт? Или художественный портрет желаете заказать? Можем даже на тарелочках.
— Нет-нет, мы не фотографироваться, — сказал Клочик. — Мы бы хотели поговорить с фотографом. У нас к нему дело. Личное.
Старичок сразу потерял к нам интерес.
— Пройдите по коридору и подождите, пока мастер освободится, — сказал он, зевнул и снова закрыл глаза.
Мы пошли по узкому коридорчику и подошли к проему, завешанному тяжелыми шторами. Из-за штор неслись отчаянные крики малыша. Мы заглянули. В ярко освещенной комнате, на площадке, огороженной маленькими деревянными перильцами, стоял белобрысый карапуз и отчаянно ревел. Рядом суетилась его мама, безуспешно пытаясь сунуть в руку малышу огромный разноцветный мяч. Напротив стоял высокий бородатый фотограф, с длинными растрепанными волосами, чем-то похожий на постаревшего д’Артаньяна.
— Мамаша, да успокойте же вы наконец ребенка! — кричал он, хватая себя за волосы. — У меня уже сил нет!
— Ах, товарищ фотограф, ради бога, простите, — отвечала женщина. — Он у нас почему-то ужасно боится брюнетов. Особенно бородатых. Вы знаете, в нашей семье все блондины.
— Что же, побриться прикажете?! Волосы выкрасить? Мальчик, да замолчи ты хоть на секунду! Посмотри в эту дырочку. Сейчас оттуда птичка вылетит. — И фотограф замахал своими длинными руками, изображая, наверное, как вылетит птичка.
Малыш закричал с удвоенной силой.
Мы с Клочиком потихоньку продвинулись в глубь комнаты. Заметив, что малыш нас видит, я скорчил рожу и подмигнул ему левым глазом. А Клочик показал ему «козу».
И до чего же удивительный народ эти маленькие! Не успела еще последняя пара слез скатиться с толстых щек малыша, а он уже не кричал. Будто кто-то нажал кнопку и выключил звук. Тогда Клочик показал ему язык, а я подмигнул правым глазом.
И малыш вдруг потешно засмеялся, сразу позабыв, что он боится бородатых брюнетов.
— Великолепно! — закричал фотограф и бросился к аппарату.
Через минуту он сердечно тряс наши руки, приговаривая:
— Вы спасли меня от инфаркта! Честное слово, эти дети когда-нибудь сведут меня в могилу.
— Пустяки, — отвечал Клочик, довольный, что все началось так удачно.
— Нет, нет, это не пустяки. Инфаркт — это очень серьезно. И потому я решил вас отблагодарить. Я сделаю ваши портреты на блюде. «Групповой портрет двух друзей на блюде». Гениально!
— На блюде? — удивленно переспросил Клочик.
— Да, да, именно на блюде! Впрочем, можно и на тарелочках. Так что прошу садиться. Под лучи, так сказать, юпитеров.
— Нет, спасибо, — сказал Клочик. — Мы к вам совсем по другому делу.
— Жаль, — сказал фотограф. — И что за народ такой недалекий пошел. Все кричат: старина, «ретро», гоняются за бронзовыми канделябрами, набивают плечи ватой и при этом совершенно забыли о старой доброй фотографии. Да что там блюдо — портрет обычный заказать не желают. Паспорт и пропуск — вот и вся палитра. А портрет на блюде — это же песня! Ренессанс!
— А мы к вам как раз насчет портрета, — нашелся Клочик. — Вот у вас на витрине фотографии висят…
— Ну, висят. Бездарная, скажу вам откровенно, работа. Но их выставили еще до того, как я сюда пришел. Надо заменить, да руки не доходят.
— Конечно, заменить! — радостно подхватил Клочик и достал из кармана Ленкину карточку. — У нас как раз есть отличный портрет. Вы его только увеличьте, ну и подретушируйте, если, конечно, нужно.
