Мюнхен‑1938: падение в бездну Второй мировой - [18]

.

Включение самостоятельного австрийского государства в состав рейха стало первым агрессивным актом фашистской Германии по насильственному присвоению чужих территорий. Европа была шокирована этим актом, но, немного поволновавшись и повозмущавшись, смирилась с ним. Бенеш в своих мемуарах так характеризовал европейские настроения после аншлюса: «Аншлюс вызвал в Европе несколько чувств. Прежде всего стыда за то, что нечто подобное и в такой форме, без явного сопротивления остальных, стало возможно. Затем начались поиски оправдания: в конце концов, дескать, это было неизбежно, ведь австрийцы это те же немцы, и кто может выступать против их объединения? И, наконец, чувство слабого облегчения: Гитлеру, дескать, в Австрии не будет так легко, и Европа некоторое время будет иметь покой, по крайней мере, определенно на шесть месяцев»[42].

Отношение «чешских немцев» к чехам после речи Гитлера и особенно после аншлюса катастрофически ухудшилось, активизировались генлейновцы. Судето–немецкая партия стала самой популярной и самой влиятельной среди немцев в ЧСР. «Это, — по словам Бенеша, — была массовая истерия. Она охватила все немецкое население в чешских землях»[43]. Президент все еще твердо стоял на позиции: политика в отношении немецкого меньшинства — внутреннее дело Чехословакии[44]. После аншлюса Лондон настойчиво рекомендовал Праге поспешить с выработкой конструктивных предложений, касающихся улучшения положения немецкого меньшинства в ЧСР[45]. Бенеш смягчил свою позицию и в беседе с Бэзилом Ньютоном заявил, что президент и правительство подготавливают проект «достаточно широкой акции, чтобы во всех спорных вопросах, касающихся меньшинств, можно было идти так далеко, как это позволяет единство государства»[46].

12 апреля Крофта сообщил посланникам ЧСР в Лондоне, Париже и Берлине принципы проекта о положении национальных меньшинств, который разрабатывается правительством[47]. 24–26 апреля в Карловых Варах (Карлсбаде) состоялся съезд Судето–немецкой партии. Он заявил, что чешские немцы не признают Чехословакию в ее нынешнем политическом и конституционном виде и больше никогда не будут проводить т. н. политику активизма [сотрудничества с правительством. — В. М.], как в прошедшие двадцать лет; они полны решимости вести борьбу за свою новую концепцию всеми средствами и со всей последовательностью. Восемь пунктов Карловарской программы, по заявлению Генлейна, являются не максимальной, а минимальной программой партии. «Это означало: сегодня пока мы требуем территориальной автономии, как минимум. Максимумом будет последующее присоединение к нацистской империи», — писал Бенеш в воспоминаниях[48].

Германская пресса, отталкиваясь от заявлений карлсбадского съезда, возобновила интенсивный огонь по Чехословакии. Дело изображалось как развернутая борьба против пражского правительства всех наций (кроме чехов), населяющих ЧСР. Временный поверенный в делах СССР в Германии Георгий Астахов писал в НКИД СССР 28 апреля: «Создается как бы фон для грядущей “освободительной” роли Гитлера против “чешской тирании”, угнетающей все народы и действующей заодно с Коминтерном». Астахов сообщал также о впечатлениях от своего посещения Судетской области: «Немецкое население… почти целиком распропагандировано и готово встретить Гитлера, как освободителя. Почти все встречные немцы при виде нашей машины, имеющей немецкий опознавательный знак, поднимали руки с гитлеровским салютом, а порой мальчишески вспрыгивали на подножку, крича “Хайль Гитлер!”. после событий в Австрии у населения появилась уверенность, что присоединение Судет может произойти столь же безнаказанно. Легальные возможности демократического режима используются генлейновцами в полной мере. Если положение будет развертываться в таком же направлении, то можно не сомневаться, что Судеты (если не всю Чехию) в недалеком будущем ждет участь Австрии»[49].

Вопрос о нацменьшинствах в Чехословакии все более и более приобретал международное звучание. О необходимости улучшения положения польского и венгерского национальных меньшинств в ЧСР и о территориальных претензиях к ней открыто заговорили в Варшаве и Буда- пеште[50]. Англичане и французы продолжали настаивать на как можно больших уступках генлейновцам. Чехословацкий меморандум Англии и Франции, содержавший перечисление намеченных мероприятий по расширению в рамках существующей конституции прав судетских немцев, кончался категорическим заявлением, что никакой автономии Судет Чехословакия допустить не может. Ньютон, встретившись с Кроф- той, заявил, что Англия в данное время не может вести европейскую войну, и поэтому необходимо сделать максимальные уступки судетским немцам. Это же рекомендовал пражскому правительству и французский посланник Виктор Делакруа[51].

«Сейчас в Праге исключительно сильно чувствуется давление англичан в вопросе о чешско–немецких взаимоотношениях, — сообщал в Москву Александровский 16 мая. — Некоторые из собеседников откровенно говорят, что у них (не исключая и Бенеша) “захватило дух” от демарша английского посланника Бэзила Ньютона. В подавляющем большинстве этот демарш истолковывается как завуалированное требование переустройства Чехословакии на федеративных началах. При этом каждому ясно, что федерация или автономия обозначают решительный шаг в направлении упразднения самостоятельного существования Чехословакии и переход Судетской области в состав германской империи. В качестве сил, стоящих против подобного “решения” судето–немецкого вопроса, называют только Бенеша. и чехословацкую армию». Александровский сообщал, что все политические партии стараются переложить ответственность за принятие решения исключительно на Бенеша: «Растерянность и страх перед ответственностью так велики, что Бенеш постепенно попадает в состояние уж действительно сплендид изолейшн [Блестящая изоляция. —