Мю Цефея. Только для взрослых - [5]

Охотники, туристы, дикари и порняки… да просто вменяемые люди называли оксов условно-разумной аномалией. И выступали за полное их уничтожение, просто потому что так было модно, что ли.

Но все равно все нестерпимо хотели хоть раз в жизни увидеть живого окса. Мертвого тоже было бы неплохо. Но, увы, оксы моментально разлагаются, так что даже если кому-то и довелось прибить окса, он тупо не успел сделать памятную фоточку с трофеем.

Фотографии и ролики с живыми оксами в сети водились. Но было их немного, и все они были однообразны и сделаны кое-как. Морщинистое бревно размером с теленка. Серое. Там, где положено быть голове, заметное утолщение. Две глазные прорези прикрыты прозрачной пленкой. Ротовая щель. Подобных «гусениц» валом водилось на разных планетах, они отличались друг размером, цветом, количеством и видом конечностей, но в целом выглядели одинаково уродливо и скучно. Среди моих «трофеев» такой мерзости не имелось, но я видел пару клипов, где начинающие порняки изображают страстную долбежку с тем или иным бревном. Ну что я могу сказать? На любителя. Я до такого не опускаюсь.

Точнее, не опускался до этого момента.

Теперь же я искал окса. Он был нужен мне, как Джульетта Ромео, как Лаура Петрарке, как Ева Адаму… Да. Как Ева Адаму — точнее. И дело было не в том, что оксы условно-разумны, а значит, порнография с ними считается запрещенной.

Дело было в том, что когда зрелый окс, подобно гусенице, превращается в бабочку, то он становится похожим… на ангела. Так говорят и пишут свидетели, которым никто, конечно же, не верит, потому что нет ни одного подтверждения их восторженной болтовни. Ксенозоологи эту версию не подтверждают, но и не опровергают. Осторожно допускают, однако, что в момент самооплодотворения окс радикально меняет свой обычный и весьма неприглядный лучок-с на вид более чем приглядный и не обычный.

«Автогамная особь увеличивается в размерах, изменяет форму, цвет и внешний вид, начиная внешне напоминать крупную стрекозу или бабочку ярко-белого цвета. После удавшегося автомиксиса особь принимает свой обычный вид и размер и, по-видимому, удаляется в заранее приготовленную нору, чтобы выносить там потомство — обычно одного детеныша. Оксы предположительно живородящи…»

Все эти предположения сопровождались изображениями, похожими на средневековые гравюры, где гигантская белая моль выбиралась наружу из жирной гофрированной личинки. У личинки почти не было глаз, или их просто не нарисовали. У моли же глаза имелись, и взгляд их мне никогда не нравился.

***

В общем, я, скрестив пальцы, шел вперед в надежде найти окса… а дальше как повезет. А везение мне было просто необходимо. Да черт подери! Мне бы найти эту бестию, а там я или просто так ее трахну, или уговорю размножиться, или заставлю, или не знаю что… Но мне нужен! Необходим этот ролик. Где ты, моя Ева? Твой Адам ищет тебя в райских кущах.

Летачок, как и обещал, я бросил возле водопада. А чип геолокации прицепил к таррийскому сурку — не нужно мне сейчас лишних наблюдателей. С тропы сошел почти сразу, направившись в чащу, которая, впрочем, оказалась не такой уж непроходимой. Все-таки Заповедник — не дикая планета, егеря даже заброшенные участки стараются держать в порядке.

Два дня и две ночи прошли без приключений. Крупных хищников тут не водилось, а мелочь старалась не попадаться на глаза. Правда, где-то ближе к рассвету второго дня пришлось подрезать хвосты дюжине хер-лупиков (в энциклопедии они называются степными волками Гарно, по имени парня, что их нашел на Великии, когда она не была Великией а называлась еще одной жопой мира под номером 09789787). Маленькие, похожие на земных волков твари обладали просто гигантскими тестикулами и агрессивным нравом. Хер-лупики — точное название. Я вспомнил одного из наших ребят, взявшего себе псевдоним Хер-лупик — добрый пацан, но шары у него действительно гигантские.

К полудню третьего дня я затосковал — оксов не было. Все скудные (я, кстати, скачал из сети всё, что смог) сведения подсказывали, что иду я верно, двигаюсь по низинам, вдоль реки, далеко от искусственных троп. Оксы предположительно жрут насекомых и хвощ — этого добра здесь было достаточно. Предпочитают прятаться под корягами — коряг я за эти три дня видел столько, что мог бы вполне пилить дизайнерские кресла. Коряги, мошка, овраги, жесткая трава — всё наличествовало, кроме долбаных (точнее, еще недолбаных) оксов. Я было потерял надежду и даже собрался звонить молчащему все эти дни Снуки, чтобы он хоть как-то меня поддержал или, наоборот, еще больше расстроил, но тут мне попался на глаза овражек, на дне которого просто обязаны были гнездиться когтеглавы. «Ладно. Пойду пожамкаю мелочовку на камеру, хоть что-нибудь привезу», — решил я и прыгнул, надеясь на то, что три четверти от земной гравитации сделают мой прыжок легким.

Я буквально перелетел через нее… него? Нет, пожалуй, через нее.

Поднялся, обернулся посмотреть, что это там такое мягкое и противное изменило траекторию моего замечательного ловкого прыжка и почему я не разглядел это сверху.

— Боль? Боль… Любовь… на-а-а-а-ах-х-х-х. — Белесая щель рта растягивалась почти по всему диаметру верхнего утолщения. По морщинистому телу то и дело проходила судорога, каких-либо конечностей я так и не заметил. Правду говорят — нет у оксов лапок. В общем, передо мной лежала огромная кожаная гусеница. Говорящая гусеница. Вздыхающая жалостливо и хлипко, как рожающая первый раз человеческая шлюха.