Мыслитель действует - [18]
– Он не вор! – закричала Лилибет.
– А почему часы оказались у него в парте?
– Ему их подбросили.
– Зачем? – Мать неодобрительно покачала головой. – Крадут, чтобы получить то, что хочется иметь, поэтому просто нелепо предположить, что желанную вещь станут подбрасывать кому-то другому. Лилибет нетерпеливо вздохнула.
– Но ведь математик объявил, что будет сейчас всех обыскивать. И тогда тот, кто стащил часы, должен был быстро от них избавиться...
– А кто их стащил? – перебила мать.
– Почем я знаю! – воскликнула Лилибет.
– Вот видишь! – Мать снова покачала головой. – Твоя теория, дитя мое, не выдерживает никакой критики. – Тут матери пришло на ум еще одно соображение: – Помнишь, в начальной школе, кажется, в третьем классе, у тебя исчезла самопишущая ручка, а в свое время в детском садике ты как-то взяла с собой несколько маленьких игрушечных автомобильчиков и они тоже исчезли? Помнишь?
– Ну и что? – Лилибет никак не могла взять в толк, к чему мать клонит.
– А то, что и в детский сад, и в начальную школу ты ходила с этим Сэром, – многозначительно произнесла мать и торжествующе взглянула на Лилибет.
Лилибет решила, что с нее хватит! Мать позволяет себе говорить про Сэра «этот»! И Лилибет понимала, что ее не переубедить. Она молча сняла домашние туфли и надела красные сапоги, которые стояли возле шкафа.
– Ты ведь не пойдешь к нему? – испуганно спросила мать.
– Нет, пойду! – крикнула Лилибет и накинула на плечи курточку из заячьего меха.
– Только через мой труп!
Передняя в их квартире была длинная, как кишка. Широкий комод делал ее еще уже. Мать встала так, что преградила Лилибет путь к входной двери.
– Я запрещаю тебе идти к вору! А тем более ездить одной в трамвае. Не хватает, чтобы с тобой случилось то же самое, что с Гюнтером!..
Гюнтер жил в соседнем доме. Лет тридцать тому назад он сорвался с подножки трамвая и угодил ногой под колесо прицепного вагона.
– Через девять недель мне исполнится тринадцать лет, – сказала Лилибет. – И во всем городе нет другой тринадцатилетней девочки, которой запрещали бы ездить одной в трамвае.
– Другие мне не указ, – прошипела мать Лилибет и добавила уже более мягким тоном: – Ты же знаешь, как я за тебя волнуюсь. Когда ты уходишь одна, я места себе не нахожу.
Да, это Лилибет хорошо знала. Эти слова она слышала каждый день. И до этой минуты она принимала их близко к сердцу.
Лилибет стояла напротив матери. Мать была не очень высокой, и Лилибет могла смотреть ей в глаза, не задирая головы. В глазах матери стояли слезы. Эти полные слез глаза тоже были хорошо знакомы Лилибет. И вот вдруг, пока Лилибет глядела матери в лицо, она разом, словно ей прокручивали киноленту, припомнила все, что уже пропустила в своей жизни ради этих испуганных, полных слез глаз: катание с Тузом пик на роликах, потому что мать боялась, что она поломает себе кости; катание на коньках на Ханзелском пруду, потому что мать считала, что лед там слишком тонок; плаванье в старом русле Дуная, потому что невинные водоросли мать принимала за опасные лианы. Из-за своих страхов мать запрещала ей лазать на деревья, ходить одной гулять, ходить в походы с палаткой во время каникул, ходить с Мартиной в кино... Лилибет остановила бешено крутящуюся в голове киноленту и сказала:
– Мама, пропусти меня.
Мать опиралась одной рукой о комод, а другой – о стенной шкаф. Пройти было невозможно.
– Знаешь что, – сказала мать, – мы сейчас с тобой пополдничаем, а потом пойдем в магазин и купим тебе те синие сапоги, которые ты так хотела. Ладно?
Но Лилибет покачала головой. Если бы речь шла об ее удовольствии, она, возможно, и сдалась бы, чтобы не быть виноватой перед мамой, и променяла бы свободу на шикарные сапоги. Но теперь речь шла о Сэре. Он нуждался в ее помощи. И Мыслитель, и Туз пик никогда бы не смогли понять, что она не пришла на остановку из-за маминых страхов.
– Если ты меня не отпустишь, – сказала она твердо, – я позвоню папе и скажу, что у тебя снова истерика, что ты закатила мне сцену.
Все оказалось куда проще, чем Лилибет предполагала. Папе звонить не пришлось. Ни слова не говоря, мать убрала руки и пропустила ее к входной двери. Только спросила:
– Когда ты вернешься?
Уже нажимая на дверную ручку, Лилибет ответила:
– Точно не знаю, но, наверное, не поздно. Когда все пойдут домой.
Лилибет выскочила из квартиры и побежала вниз по лестнице. Ей казалось, что за последние десять минут она невероятно выросла. Она не сомневалась, что была теперь на голову выше, чем утром.
Когда Лилибет примчалась на остановку, Мыслитель и Туз пик ее уже ждали. Было десять минут пятого.
– Извините меня, – сказала она, едва переводя дух, – я немного опоздала, потому что...
Лилибет не стала продолжать. Ей показалось, что рассказывать о ссоре дома как-то неблагородно по отношению к маме. Да и по отношению к Сэру тоже, потому что его дела были сейчас куда важнее всего остального.
– Главное, ты пришла, – сказал Туз пик и доложил ребятам, что заходил к Сэру и так долго звонил в их квартиру, что даже вызвал гнев соседки. Она выскочила из своих дверей, как собака из будки, и пролаяла, что у Таборов нет никого дома, она это точно знает. Они, мол, еще утром вышли втроем, и никто из них пока не вернулся. И что если «этот сопливый мальчишка» будет тут вот так трезвонить, кричала она, то он сведет с ума всех трех таборовских кошек, у кошек ведь очень чувствительные уши, и такой шум нанесет им душевный ущерб.
