Мысли по дороге на пенсию - [9]

— Эй, прохожий со смазливой рожей, — решилась осмелеть чернявенькая, — купи у деды ножик, я тебе ножны вышью!

— Ножик знатный, красавица, да видать не время его в твои ножны примерить, не богат я денюжкой. Расскажи, где найти тебя, заработаю — приду за ножиком!

— Ишь ты, и имени не сказал, а уж в гости просишься. Шустрый да?

— Ну, хвастать нечем — обычный я! — и улыбнулся. — Идем вот с солдатом, путь ищем.

— Куда путь-то?

— Про то, не думаем — оно само получается, нужный путь ясен становиться.

— Странный ты… А дом у тебя есть? Родители?

— Есть, красавица, как не быть. Только хочу я самостоятельным стать. Научиться у солдата вон…

— Чему ж солдат научить-то может?

— Сначала я драться хотел научиться, а теперь всему… Много в нем правильного и простого».

— Эти солдаты такие безобразники, вечно заморочат честную девушку и переведутся служить в Забайкальский военный округ. Ты этому уже обучился?

— Нет, я как раз учусь голову не морочить ни себе, ни людям. Вот как ты мне вопросами все прояснила! Умница.

Покраснела умница, примолкла. Тут и к ночевке прибыли. Мужички так споренько забегали, как муравьи. Лагерь сбили, ужин на всех спроворили. Солдат тихонько говорит Фильке:

— Вот, Филя, такие мужички и есть лучшие воины: не числом, не доспехом, а старанием и простотой верх берут. Уж я то видел.

Завечерело быстро, спать улеглись. Солдат сторожить взялся — ужин отрабатывать. Дед седой тоже не лег. Толи не спалось, толи не верил до конца. К утру тихонько беседу завязали, стали вспоминать танцы, которые в родных деревнях парни танцуют. Дед не усидел, начал с рассказа, а там и показывать коленца стал. Тут солдат Фильку растолкал: «Смотри, — говорит, — потом скажешь, что понял». Дед говорил, что командира старого танец этот. Командир, дескать, перед сечей, чтобы войти в боевой настрой, ломал коленца, и от него пошло мужчинам учиться ломанию. Говорил, говорил дед, встал, махнул рукой и ударил ломания. Выглядело это странно и захватывающе. Корпус как бы терял равновесие, ноги делали поспешные шаги — чтобы не упасть. Руки плетями взлетали, аж посвистывая. Взгляд у деда был веселый, бесшабашный, направленный куда-то внутрь. Движения не заканчивались, перетекая одно в другое. Не повторялись, поражая мощью и мудреностью. Воздух, казалось, уплотнился коконом вокруг танцора. После притопов, оставались изрядные вмятины на земле. Ритм захватил и заставил раскачиваться в такт движению. Помолодевший, легкий и стремительный танцор остановился, и сразу, осунувшись, снова превратился в старика. Филя тихонько сказал солдату:

— Это не танец, а будто бился дед с невидимым противником…

— Главное, — сказал солдат, — он двигался, как сердце говорило, не как мозг, не заучено. Из души шли движения — такими и в сече рубятся. Когда для мысли нет времени. Когда ты как зеркало, отражаешь все вокруг и врага. Нет места в сече ни страху, ни злости, ни жалости — не сердечные это категории. Делаются такие вещи не той силой, которой, например, пахарь или кузнец дело ладят, а силой внутренней.

— Дядька солдат, а как же эту внутреннюю силу развить?

— Иди прямо, через испытания: переживешь, выстоишь, не вильнешь — сила и откроется.

Лагерь заснул. Дед тоже придремал, оперевшись жилистыми руками на топорик. Солдат дымил табачком. Филя между сном и явью думал: «Правду тоже, как дедов танец, понять или выучить невозможно. Надо настроиться, и взять ее. Внутри она. Главное не выдумать ерунды, не затрусить». Разбудили Филю подружки. Оказывается, крепко он заснул, сонному навели ягодой румянец на щеках, как купчихе, а сейчас обсмеивали. Дед караванщик вызвался полить Филе водицы, помочь умыться. Отошли, и за умыванием старый сказал:

— Вижу, искрит чернобурочка, заигрывает с тобой. Оно, конечно, дело молодое, только придержи коня, Филя. Я тебя прошу, коли не решил ты к нам на село жить перебираться, не порть девке жизнь. У нас девки привязчивые да однолюбки, а тебе ведь дорогу неведомую топтать, обуза не с руки».

— Дык оно, конечно, охочий я до девок-то, не нагулялся. Только раз вы ко мне с доверием, дальше шуточек дело не пойдет.

Твердо ответил и точку для себя поставил.

Глава шестая Ярмарка

«Сто раз сразиться и сто раз победить — это не лучшее из лучшего; лучшее из лучшего — покорить чужую армию, не сражаясь. Слава и позор подобны страху. Что значит, слава и позор подобны страху? Это значит, что нижестоящие люди приобретают славу со страхом и теряют ее также со страхом».

Еще за два дневных перехода добрались до красивого села, стоявшего на берегу речки. Стали лагерем, ждали начала ярмарки. Много шатров и палаток было на отведенной поляне. Любопытно было Филе походить поглазеть, всякого народу, всякого товару, чудес всяких. Увидал Филя и ямскую станцию, написал письмо матушке: «Жив, мол, не волнуйтесь, учусь уму разуму, как научусь, сам объявлюсь». Вечерами Филя гулял с молодежью в хороводах, состязался в прыжках через костер и прочими глупостями развлекался. Солдат нашел компанию поспокойней, и в мужском кругу попивал крепкое местное хлебное вино, обсуждая царей и виды на урожай. До начала ярмарки оставалось пара дней. Вечерами активно обсуждались кулачные бои, на которые съезжались охотники издали. Завсегдатаи рассказывали, что будет организована сшибка стенками и турнир поединщиков. В прошлом году, в стеношной потехе победил гурт, выбравший атаманом чернявого мужичка, разбойного вида со странным прозвищем — Цыг. Этому Цыгу удалось объединить молодежь из разных сел. Своей лихостью и чем-то еще вселить в них азарт, веру и послушание. Он же победил и в турнире поединщиков, побивая более крупных и очень грозно выглядевших противников. Вроде честь и хвала ему, но в рассказах была какая-то горчинка, очень уж жестоко, не по ярморочному, взял победу Циг. В заглавном поединке противник его погиб истекши кровью, а Циг обмазал ею лицо и хохотал. Молодые мужики, попутчики сбивали свою ватагу для стенки, с этим и пришли к солдату: «Дядька, знаем, тебе самому нельзя в стенку, но просим, наставь. С Цыгом нам не по пути, а значит биться с ним. Подскажи, как верх взять?». Подумал солдатик, подумал, сначала не хотел высовываться. Потом стыдно стало воинскую науку супротив пахарей выставлять. Но решил, что не хило Цыга немного на землю подопустить. Да и для Фильке наука, а то совсем забегался по девкам. Стал бою в строю учить мужичков. Да так увлекся, что прогонял их до утренней зорьки — пошли спать усталые, но довольные. Филя был счастлив, его ватажники после многочисленных перестановок определили в центр, задавать ритм. Солдат собрал всех и сказал так: