Мысли об изучении святоотеческих творений - [4]

Но именно благодаря усвоению такой точки зрения преобладающее на Западе, а отчасти и у нас встречающееся направление исследований древнехристианских памятников превратило патрологию в простую историю литературы, для которой, по словам того же Крюгера, вся задача сводится "к чисто литературному познанию и такой же оценке форм и связи произведений, без принятия в соображение их церковного и богословского значения" [6]. Разрушительные следствия такого метода очевидны на множестве отдельных современных ученых работ и на общих выводах. Вот они в саркастической характеристике одного из солиднейших западных знатоков патрологии, Барденгевера: "так называемые Отцы Церкви оказываются представителями только личных и очень изменчивых мнений; общепризнанной веры, о которой они могли бы свидетельствовать, будто бы вовсе не существовало: выражения: "церковная и святоотеческая письменность" превращаются в названия, лишенные содержания: различие между церковным и нецерковным, правоверным и еретическим лишается будто бы всякого внутреннего оправдания, всякого фактического обоснования... одним словом, исконная патрология теряет под собою почву - рушится" [7], а с нею и церковная вера, поскольку она укрепляется на святоотеческом предании, становится "фикцией, совсем несоответствующей исторической действительности" [8]. И все это - в угоду будто бы требованиям полноты и свободы научного исследования!..

Не думаем и мы отрицать их! Но в указанном сейчас направлении мы имеем дело с незамечаемым или дурно замаскированным заблуждением, а не трезвою научностью! В самом деле, высшим проявлением как раз ненаучности и должно считать игнорирование в области исследования предмета или явления того начала, которое составляет их жизненную атмосферу и их первоисточник. А это именно и делают те, которые при изучении творений, созданных Отцами Церкви в духе церковном, порожденных живейшею верою церковною, отрицают принципиальное значение и влияние Церкви, ее вероучения и ее предания, говоря, что "до всего этого им и дела никакого нет". Если этот основной элемент столь развязно отстраняется прочь исследователем, если он самим им слишком мало воспринимается или совсем не ощущается как родственное, органически понятное и близкое начало, - тогда не помогут, не возместят этого пробела никакая полнота эрудиции, никакое усердие в научных поисках, никакая проницательность и тонкость критических суждений: ученость окажется грудой мертвых костей, безнадежно ждущих духа воскрешающего, усердие в труде - не животворящею, а разлагающею силою, а проницательность и тонкость в расценке сравнительных мелочей не избавит от слепоты в главном, в духовном. Тогда до содержания внутреннего, до души явлений и учений действительно уже не будет дела! Но зато что же и останется? Одна только муравьиная работа над формами внешними, скрывающая под кропотливо вытканным узором исторической критики внутреннюю пустоту и гниль.

Вот трагический исход ученых трудов, не озаряемых светом веры в применении к расследованию святоотеческих творений, трудов, умышленно или бессознательно вынимающих из этих творений "душу живую", заменить которую нечем, ибо, по слову Писания, нет выкупа за эту драгоценность. Сознавши это, почерпнем же в единении с духом церковным главную способность к уразумению святоотеческих творений, способность сродственно и жизненно постигать их как выражение именно жизненного духа Церкви. Трудности останутся, конечно, и для проникшегося этим настроением; но, по крайней мере, будет прочная основа для отношения к затруднениям и для посильного превозмогания их. А раз это будет, малодушно из-за трудностей сторониться от изучения области, неведение в которой, как мы уже сказали, недопустимо в уме действительно просвещенном, каков бы он ни был, верующий или отрицающий религиозное.

Но небрежность, непозволительная с научной точки зрения в отрицателе, становится в лице верующего непростительною уже и в нравственном смысле, как небрежение к сокровищу, принципиально признаваемому, а практически заброшенному. Не странно ли, в самом деле, что святоотеческие творения в наши дни лучше известны верующим среднего и малого уровня образования, нежели верующим более просвещенным в других отношениях? И не еще ли удивительнее встречать нередко самих пастырей или служителей Церкви, живо интересующихся сравнительной мифологией, спорами о "Babek und Bibel", буддизмом, спиритизмом, теософией и равнодушных к сокровищам святоотеческих творений, столь поверхностно известным или забытым, и к памятникам ранних дней христианства, вновь открываемым?.. Пора восполнить эту духовную недоимку! Пора заглянуть впервые или вновь пристальнее всмотреться в этот мир величавой духовной красоты и глубины мысли, которую только недавно начали ценить и с чисто философской стороны!

Необходимо это и в целях апологетических. На тех, кто живет и мыслит в духе христианской церковности, лежит обязанность дать, в случае надобности, отчет в своих церковно-христианских убеждениях иначе мыслящим и противопоставить веские факты и строгие выводы возражениям, столь часто в наши дни раздающимся против Церкви вообще, против авторитета и строя православной Церкви в частности. Но как выполнить эту почетную обязанность перед собою и другими при незнакомстве с историческими опорами этой стороны наших религиозных убеждений? А между тем можно с уверенностью сказать, что усилия почерпнуть подкрепления этого рода в памятниках древнего христианства, в творениях Отцов Церкви в особенности, окажутся удивительно плодотворными: многие из предубеждений против Церкви, ее авторитета, ее организации рассеются, когда от суждений обо всем этом понаслышке, по неточной либо неверной передаче мы обратимся непосредственно к первоисточникам, к свидетельству очевидцев, устроителей Церкви и достойных носителей ее духа. Как многое из того, что ныне выдается за неважное, искусственно или расчетливо придуманное, или за порождение позднейшего времени, либо за искажение первоначального, окажется существенным, естественно возникшим, изначальным или глубоко древним, необходимым для своего времени, драгоценным и для нашего!