Мышеловка на Эвересте - [13]

— Нюансы узкого круга, - ответил блондин. - Круг несколько элитарен, в отличие от тусовок продвинутых детишек нуворишей. Вам не приходило в голову, кто придумывает анекдоты?

— Задумывался.

— Могу сказать, что их автор почти в единственном числе.

— А это как?

— Это коммуникативная цепочка нескольких умов, которые личный разум отключают и, в какой-то степени, становятся одним целым.

— Жуют пейот?

— Некоторые думают, что ЛСД-25. Да, и жуют пейот, и курят траву, и варят мухоморы. Химия тела. А что тут такого?

— Да, в общем-то, ничего, - несколько относительно проговорил представитель и снова закурил. - Химия тела дело такое.

— В этой химии главное не перекрыть дорогу эндорфинам.

— Да я в курсе.

— Поэтому мухоморы даже полезны для здоровья.

— Да что вы говорите.

— Психического.

— Ну, тогда возможно.

— Про это ещё Кастанеда намекал, но его намёки неправильно поняли.

— Я не понял Кастанеду вообще, - сказал представитель. - Прочёл как-то одну его книгу про путешествие в никуда.

— Кастанеда понял реально  то, что до него ощущали многие.

— И что же это такое?

— Есть вещи, которые разрушаются при их озвучивании и, так сказать, воплощении в поле описанных мыслеформ. И он молча пытался их озвучить, надеясь не уничтожить в пламени слов. Поняли не все.

«Мистерии египетской любовницы»

Мягкий свет лился из арочных окон, располагая к спокойному созерцанию персидских ковров и миниатюр фламандских мастеров, расположенных в интерьере кабинета, отделанного красным дубом и карельской березой, чеканно впечатанной в брусчатку паркета орнаментом магических символов масонских эзотерических пассажей.

— Я даже не думала, что смогу с тобой побеседовать в такой обстановке, - сказала она и мягко улыбнулась. Спросила:

— Это не страшно?

— Ты меня спрашиваешь про страх? - Откинулся в кресле и с любопытством стал смотреть на собеседницу. Добавил: - Не перестаю тебе удивляться. Ты же сама себе устраиваешь экстрим, а потом невинно задаешь подобные вопросы.

— Ну, не совсем я. В данный момент в этом кабинете ты. Я просто журналистка. Без аккредитации и права интервью. Да, как ты отнесешься к тому, чтобы все же дать интервью представителю читателей литературного ресурса? Без права публикации. На частной основе дружеских отношений.

— Прекрати. Тебе ничего давать не стоит. Ты возьмешь сама. Выпьешь?

— Опять абсент?

— Что пожелаешь.

— Давай абсент. Не будем менять привычки. После некоторых событий я решила придерживаться традиционной ориентации в жизни.

По кабинету мягким шелестом скользнула собака и легла на паркете возле камина. Стала вслушиваться в беседу.

— Ты всё цветешь, - проговорил он.

— А ты опять в заботах.

— Да! Я опять в заботах.

Окинул взглядом овал кабинета и сделал глоток напитка. Сказал:

— Ты оказалась права. На определенной высоте остается только дорога в никуда. Да... Да, да, да... Дорога в никуда и только в никуда...

Задумался и умолк.

— Что это с тобой?

— Да так, ничего. Здесь неуютно. Всё прослушивается. Всё контролируется. В такой паутине я ещё не был.

— Да пусть слушают. Я вообще люблю быть в центре внимания. И ты тоже, если добрался до этого кабинета.

Он хмуро смотрел на неё. Медленно сказал:

— Пойми правильно. Это рабство. Это даже не просто рабство, это элитарное рабство без права даже думать о побеге, а не то что совершить его.

— Я знаю, ты можешь говорить так же, как и я. А что стоит за словами - никто не знает.

Отхлебнул абсента. Сказал:

— Мне это напоминает скачку высокопородистых лошадей по дороге с мышеловкой в конце пути. Такая большая мышеловка для скакунов, которые понимают что они просто мыши, лишь оказавшись победителем забега. Мыши, не добежавшие до финала первыми, остаются породистыми и полными жизни существами, продолжающие мечтать о забеге. И если им повезет, они никогда не станут победителем.

— Ты интересно говоришь. Скачки породистых мышей. Что-то новенькое.

— Новенькое не сами скачки. Новенькое то, что всё это окончательно потеряло смысл в эпоху полного взаимного контроля всех над всеми. Если раньше мышь, добежавшая до финиша, могла как-то изменить структуру устройства своей норы, и это оправдывало забег, то сейчас вообще неведомо кто, точнее даже что, проводит забег, и с какой целью. Индийские мыши, китайские мыши, мыши еврейские, а также их многочисленные разновидности уже сами не понимают - кто, где, когда, зачем и почему и главное - для чего.

— А русские мыши что думают?

— Русские мыши пьют водку. Они нигде не участвуют. Но зато они нарисованы на флагах.

— Уже что-то.

— Еврейские мыши взвалили на себя непосильную ношу перекрасить все норы в свой цвет.

— Это похоже на меня.

— Не думаю. Они перекрасили свою главную мышиную мысль и подкинули в чужую нору, чтобы чужими лапами убрать свои проблемы. Но получили не совсем то, чего ждали.

— Ты про полумесяц и крест?

— Вроде этого.

— А китайские? Как эти узкоглазые мыши обустраивают свою нору?

Хозяин налил себе полную рюмку абсента и медленно выпил его. Поморщился и взял лимон. Сказал:

— Это самые хитрые и, по-моему, самые умные мыши.

Посветлевшим взглядом посмотрел на собеседницу и сказал:

— Ты знаешь, что атеизм пришел из буддизма, а тот из индуизма, то есть из многобожия. Из демократии богов, можно и так сказать. Богов в индуизме так много, что они почти люди. Когда некий Эхнатон первый выдвинул идею единого бога, подкинутую ему любовницей Нефертити, то мудрые соотечественники после его смерти стерли почти все следы этой идиотской затеи. Но окончательно концы в воду спрятать не удалось. Некий Моисей, тоже египтянин, и тоже сын фараона, как и Эхнатон, очевидно, нашел записи и вкинул эту идею дальше во времени. Придумав для маскировки книгу сказок. Суть в том, что единый бог стал травить души тех, кто поверил этой чуши. И она стала тормозить развитие ума тех, кто в буквальном смысле поверил идее Эхнатона.