Мыколка - [33]

***

После визита княгини Дубовской, Андрей Григорьевич не находил себе места. Когда та, наконец, ушла, он не спал почти всю ночь, беспокойно, крутился в постели. И все никак не мог решить, как следует ему поступить. С одной стороны ему хотелось кинуть все, усесться в сани и срочно ехать к Вершинину. Тем более, что до Покровского было всего двадцать верст. Но с другой стороны, благоразумие, которым он отличался, говорило:

— Погоди, не суетись. Не зря ведь Вершинин, спровоцировал Дубовскую на эту поездку, наверняка хотел, чтобы я все обдумал и пришел к определенному решению.

Так, собственно, ничего не решив, он все-таки заснул уже ближе к утру.

Утром, когда Степан, неслышно ступающий своими чунями, принес ему чашку с дымящимся кофеем, он был удивлен неожиданным событием, его хозяин в халате и ночном колпаке сидел и рылся среди кучи книг. На столе лежал девятый том свода законов Российской империи о сословиях, только, что вышедший из печати и недавно купленный князем. На книге лежал деревянный ножик, которым князь разрезал страницы.

— Ваша светлость, что же вы так легко одеты и на полу холодном лазаете. Кликнули бы меня, я бы все сделал, — с назидательным видом произнес камердинер.

— Пшел вон, — кратко ответствовал князь, — кофий только поставь на стол и уйди, пока я не разозлился.

Враз присмиревший Степан, пожал плечами, поставил кофе и молча удалился.

После легкого завтрака, Андрей Григорьевич, куда-то засобирался, Он велел заложить дрожки, так, как день обещал быть не особо холодным, а ехать ему было недалеко.

И вскоре он покинул особняк, велев кучеру ехать к дому самого известного стряпчего города Энска. Пробыв у стряпчего около двух часов, он вышел в прескверном настроении и отправился домой. За обедом, он неожиданно для слуг, потребовал на стол бутылку водки и, выкушав ее до дна, отправился на боковую. Встав часа через два, потребовал бумагу и чернила и уселся за стол, скрипел он пером долго, около него уже валялись несколько измятых листов, которые начинались одними и теми же словами:

— Здравствуй мой старый друг, Александр Христофорович.

Через три часа князь все же сочинил письмо, запечатал его и написал адрес, заканчивающийся словами: " его Высокопревосходительству графу Бенкендорфу Александру Христофоровичу лично в руки".

***

Утро наступило неожиданно быстро, Николка проснулся с тяжелым сердцем, и лежал несколько мгновений, пытаясь понять, почему так тревожно на душе.

— Ах, да сегодня мы едем в Энск, и меня покажут князю. А если я сюда не вернусь, как же бабушка?

И тут он вспомнил о Кате, почему-то перспектива, что он никогда не увидит эту худенькую красивую девушку, опечалила его гораздо сильней, чем прощание с бабулей.

Он вскочил со своего лежака и стал торопливо одеваться.

Бабушка уже не спала, а стояла в углу перед иконами и неслышно молилась. Когда она посмотрела на внука, глаза ее были сухими.

— Иди Николка, иди с богом, я уж не пойду тебя провожать, ежели господь даст, свидимся мы еще. Нет, так вспоминай хоть иногда свою бабку, свечку в церкви поставь, когда помру.

Они обнялись, и Николка побежал на кухню, перекусить перед дорогой.

На дворе уже заканчивались сборы, Илья Игнатьевич малым отрядом не ездил, народу собиралась много. Николка, перекусив, забежал в вестибюль, чтобы оглядеть себя. Он был одет в поношенную одежду Вершинина, которая была коротковата, и выглядел он сейчас, как типичный бедноватый мелкопоместный дворянин.

В это время на втором этаже мадам Боже, встав цербером в дверях, тихо говорила Катеньке по-французски.

— Кати, я вас умоляю, пожалуйста, когда мы спустимся, ведите себя прилично и просто безразлично попрощайтесь, как это должна сделать знатная дама с простолюдином.

Но Катя с мокрым от слез лицом, шмыгала носом и только повторяла.

— Он уедет, и я его больше никогда не увижу, почему так несправедливо устроен мир, почему? Я никуда не пойду, не хочу, чтобы он увидел меня такой. Если он будет жить с князем в Энске, все сделаю, но упрошу папеньку, чтобы он купил там дом. Может, я там хоть иногда увижу Колю?

Мадам Боже, оглянулась, не подслушивает ли кто их беседу, хотя она и велась на фрацузском, и тяжело вздохнула.

— Ох, уж эти девочки, самый плохой возраст, — подумала она, — еще год, другой и эта дурь вылетит из ее головы сама собой, нашла в кого влюбиться, пусть мальчишка умен, и красив, как бог, но в тоже время нищий и безродный, и совсем не факт, что князь, сможет сделать его своим наследником.

Мадам Боже была очень образованной женщиной для своего времени и перед тем, как отправиться в далекую северную страну, в какой-то мере пыталась изучить ее законы, и зала, что к незаконнорожденным детям, в России относятся, скажем, не очень хорошо, и у князя не очень много шансов узаконить все, как положено.

Катенька, так и не спустилась вниз, а просидела еще час у окошка, наблюдая в разрисованное морозом стекло, как уезжает, и возможно навсегда, ее первая любовь. Николка ж такого чувства не испытывал. Он уже забыл обо всем, и сейчас все его мысли были там, впереди, как его встретит его истинный отец, что эта встреча ему принесет.