Мятежные крылья - [4]

— Мария! — крикнул я. Мой голос отозвался эхом со всех сторон, но любимая не ответила. Она пропала в этой тьме бесследно, и даже звук ее каблуков уже не был слышен.

— Мария!

Молчание. Только эхо вдалеке снова и снова повторяет ее имя…

…Я проснулся в холодном поту и, опомнившись, сел на измятой постели. За окном занимался рассвет. В полной тишине я нащупал на столике сигареты и зажигалку и, выйдя на балкон, торопливо затянулся, глянув на гаснущие звезды. Подумал, что кошмар неспроста снится мне уже какой раз. Словно умерший друг хочет меня о чем-то предупредить…

Я последние дни почти не высыпался, и потому стал похож на сонную муху, хотя вроде бы все располагало к отдыху. Побережье Флориды и красивые девчонки — что еще надо холостяку для райской жизни? Однако отдыхать было некогда. Я мотался с друзьями по окрестным аэродромам и аэропортам, разыскивая нужные нам самолеты и запчасти. В ближайшее время мне предстояло покинуть эти берега и отправиться на Кубу, где полным ходом шла партизанская война.

И все чаще мне снился тот августовский вечер, когда все пошло наперекосяк…

Гм, какое путаное начало… Складно рассказывать я никогда не умел. И все-таки попробую начать с самого начала…

Быть может, станет чуть понятнее…

Глава первая

…Зовут меня Мишель Альфредо Гарсия. Правда, друзья называют меня просто Мишелем. Родился я в 1925 году в Гаване. Мой отец, Альфредо Гарсия, был военным летчиком, а мать, Дельфина Луис Баррос, — учительницей. Детство мое прошло в гарнизонах, — отца несколько раз переводили с одного места службы на другое. Когда мне было семь лет, мы переехали из Гаваны в Сантьяго-де-Куба, расположенный в восточном конце острова, потом оттуда перебрались в Санта-Клару, город в центральной части страны, после — на юг, в Тринидад, потом снова на восток, в Баракоа… Моими товарищами были сыновья отцовских сослуживцев. Вместе с ними я бродил по окрестностям пыльных военных городков, ловил рыбу, лазил по горам, — словом, занимался всем тем, чем обычно занимаются пацаны в детстве. Не раз и не два наведывались в заброшенные старинные крепости, сохранившиеся со времен испанского владычества, и играли там в войнушку. Представляли себя то пиратами и испанскими идальго, — и сражались всласть. Иногда гроза заставала нас там — и приходилось пережидать ее, спрятавшись в полуразрушенном форте. Снаружи бушевал ливень и сверкали молнии, а кто-нибудь рассказывал под шум дождя страшные, леденящие кровь истории. Любая тень казалась тогда призраком давно сгинувшего испанского солдата, любой шорох заставлял вздрагивать и тревожно озираться…

И, разумеется, мы вместе бывали на аэродромах, где летали наши отцы. Это было так здорово — лежать в траве неподалеку от полосы, по которой разбегались для взлета самолеты, и наблюдать за их полетом. Вот он мчится по бетонке, — огромный, ревущий, пугающий, — и вдруг, оглушительно взревев, проносится над твоей головой, окатив тебя ветром от винтов, и уходит ввысь. Минута, другая — и он уже становится крохотным и едва слышным. Романтика!

Мы наизусть знали все марки самолетов, которые имелись на аэродромах, и по звуку отличали их друг от друга. Самолеты были американскими. Тогда почти все у нас было американское…

Я рос в те годы, когда Куба была формально независима, а в реальности являлась полуколонией США. Испанцы, открывшие остров в конце пятнадцатого века, владычествовали на нем четыреста с лишним лет. За это время благородные гранды и сеньоры успели сделать три свои обычные вещи: понастроить крепостей, истребить коренное население и ввезти из Африки негров для работы на плантациях. Революционеры не раз и не два поднимали восстания против испанцев, но все они были жестоко подавлены. В конце концов, кубинские патриоты все-таки добились своего — после очередной революции испанский премьер-министр пообещал предоставить Кубе автономность (до тех пор она считалась колонией со всеми вытекающими последствиями). Правда, репрессии продолжались. Тут-то янки, улучив удобный момент, и возмутились:

— Нельзя расстреливать мирных борцов за свободу!

— Это не ваше дело, — ответили испанцы.

— Тогда мы пришлем на Кубу свой корабль! — пригрозили американцы.

И прислали целый линкор. В первый же день по прибытии он взорвался прямо на рейде вместе со всеми своими пушками и бравыми моряками.

— Это все испанцы! — возопили на весь мир янки. — Это их ныряльщики взорвали наш корабль!!!

— Это не мы, — удивились испанцы.

Но в общем шуме возмущений их протест показался жалким писком. Хотя, конечно, дело там темное, и вряд ли испанцы утопили тот несчастный линкор, — зачем им лишние проблемы с могущественным соседом? Однако янки быстро сумели убедить весь мир, что виноваты благородные идальго, и этого оказалось достаточно, чтобы потребовать:

— Немедленно прекратите расстрелы и выдайте нам тех, кто взорвал корабль!

— Не лезьте в наши внутренние дела, — ответили испанцы. — А корабль мы не взрывали…

— Тогда — война!

…Она закончилась быстро. Американцы шутя расправились с испанским флотом, а потом добили сухопутные гарнизоны. Остров на долгие годы перешел под их власть. Согласно принятой в начале двадцатого века конституции, они могли контролировать морские порты, имели военные базы (в том числе в Гуантанамо), а также имели право в случае чего вводить на Кубу свои войска.