Мятеж - [23]

Прошел караван. Дорога кружит по ущелью, мелькает чистыми, заново построенными мостиками, переброшенными здесь и там, ширится, все ширится, и, наконец, выплывают нам навстречу зеленые гладкие купольные головы холмов. Это холмы по долине, они говорят о том, что кончились горы, что мы выезжаем в курдайскую равнину. Вот и холмы миновали, глянула знакомая белая мазанка почтовой станции.

Путь был недолог. Ждать здесь не стали. Перепрягли коней — и дальше. Теперь уж и до Верного осталось немного и хочется скорее-скорее туда. И мы глотаем станции одну за другой, не ждем, не отдыхаем: назавтра хотим быть у цели.

Помнится, в эти последние дни да и на станциях перед Курдаем приходилось все время вести жаркую перебранку с начальниками станций. Это был преудивительный и прегнуснейший народ. Почти сплошь такой. За исключением немногих. Помнится, в пути обогнали мы почтовые тройки. Приехали на пункт, ждать не стали — попросили лошадей. Запрягают. И когда уже все было готово, когда мы перегружались, чтобы ехать дальше, подкатили почтовики и властно заявили:

— Ехать нельзя: мы едем.

— Позвольте, мы же первые приехали, — заявляю им.

— Ничего не значит. Почта прежде всего.

— Но у меня, посмотрите: «вне всякой очереди».

И показываю им мандат, где говорится, что по делам большой срочности и важности ехать надо вне всякой очереди. И слова эти даже подчеркнуты.

— Ничего не значит, это чепуха, — брякнул почтовик.

— Какая чепуха? — взъерошился я.

— Да так… Ну, нечего с вами болтать, — объявил он небрежно, выкладывайте вещи, мы едем.

Тогда я к делу подскочил с другого конца.

— Грузу у вас сколько?

— Около тридцати пудов…

— А кто сопровождает?

— Я…

— А это кто такие? — наступаю я на почтаря и указываю на трех подозрительных субъектов, с ним приехавших и напоминавших по внешнему виду мелких торговцев.

— А они какое право имеют ехать? — кричу я раздраженно почтарю.

— Такое право, что со мной, — ответил он. — Да и что за разговоры выгружайтесь!

А я уж слышал раньше, что почтовики в те дни спекулировали бессовестно: из Ташкента в Верный везли дешевый кишмиш, а из Верного, обратно — белую муку. Заглянул я им в повозки, ощупал, — вижу, совсем не почта — мешки кишмишу.

— Это что же такое? Ах вы, сукины сыны!.. Сейчас же документы! Я вам в Верном покажу кузькину мать!

Но почтарь был парень тертый. Хотя он и понял, что на тридцать пудов три тройки занять ему нельзя, все же попытался воздействовать на меня испугом:

— Нет, вы мне свои покажите… У нас закон… Я вас законом…

Мы записали друг друга и поклялись притянуть непременно к суду. Брань бранью, а мы все-таки сели и уехали. Почтарь поехал за нами, — не знаю, сразу ли достал он лошадей под мешки кишмишу.

Был и другой случай. Приехали.

— А ну-ка, приятель, нам лошадей…

— Нет лошадей, — отвечает сумрачно и вяло худосочный моложавый смотритель.

— Как, ни одной?

— Ни одной…

— Совсем пустой двор? — изумился я.

— Не совсем, тройка есть, да только пришла, упарилась, устала, — ее нельзя.

— А скоро ли придут новые?

— Не знаю, — отвечает он нехотя.

— То есть как же «не знаю», кто же знать-то будет за вас!.. Ну, хоть примерно, вы когда их отправили?

— А какое вам дело?! — оборвал он грубо.

Кровь ударила мне в голову.

— Что за хамское отношение? Что, вы не можете, что ли, отвечать как следует! — крикнул я ему, обозленный.

— Нечего отвечать-то, без вас все знаем, — ответил он, стараясь уйти в комнату.

— Нет, постойте, — останавливаю я, — вы все-таки скажите как следует… Вот мандат… Я еду срочно…

— А мне што за дело?

— Да, черт вас дери, мне-то это не безразлично!.. Скоро ли лошади ожидаются, спрашиваю я вас, и долго ли ждать?

— Не знаю, — ответил он на ходу и скрылся.

Я посылаю «кума» на разведку: осмотри все конюшни, проверь насчет оставшейся тройки.

Он через пять минут бежит возбужденный:

— Четырнадцать лошадей!!!

— Что-о?.. — не понял я.

— В стойлах на дворе четырнадцать лошадей…

Я побежал вместе с ним во двор и глазам своим не верил: по стойлам действительно стояло четырнадцать штук. Мы сейчас же в юрты к киргизам:

— Лошади давно стоят?

— Вчера ездил… — отвечают возницы.

— А сегодня не ездил? — спрашиваем.

— Нет…

— Все не ездили?

— Нет…

Разъяренный, несусь прямо к смотрителю и кричу на бегу:

— Это что за подлость! Саботажничать?!!

— Лошади устали, заезженные, — оправдывается он.

Ни слова не говоря, хватаю негодяя за шиворот, трясу, как собачонку, и, не в силах сдержаться, рычу:

— Ах ты, сукин сын! Если через десять минут не будет лошадей — шашкой по башке!!!

Через десять минут лошади готовы. Но прежде я составил протокол. Оказалось, что смотритель из семинаристов, сын попа. В Верном я отдал протокол в почтовое отделение, а копию — ЧК, судьбы не знаю.

Где ты, семинаристик? Помнишь ли свой саботаж и заслуженную встряску?

Едем дальше. О, ужас! На следующей станции почти буквально то же.

— Нет лошадей.

— Ни одной?

— Шесть больных, больше нет…

Мы сразу в конюшни. И что же: вместо шести больных… семнадцать здоровых! Расспросы киргизов-возниц разъяснили дело.

Я подлецу показал дуло нагана.

Через десять минут мы уезжали.

С такой шпаной мы до полусмерти измучились за долгий шестисотверстовый путь. Потом в Верном смеялись местные ответственные работники: