Мятеж - [124]

Фурманов.

Как только Ерискин ворвался в город и обезоружил казарму — проскакал в штаб, телефонил оттуда Щукину, коменданту крепости:

— Сколько у тебя осталось человек на месте?

А тот, все еще ничего не зная и не понимая:

— Восемьдесят со мной, остальные — по казармам.

— Город и крепость окружены четвертым и двадцать шестым полками, брякнул ему сразу Ерискин.

Тот переспросил недоуменно:

— В чем дело, о каком толкуешь окруженье?

Ерискин повторил. Пояснил. Сказал.

— Сопротивляться тебе, Щукин, бесполезно. И не затевай. Лучше сдайся. По совести сдайся!

И оборвался вдруг телефонный разговор.

Когда с десятью всадниками подскакал Ерискин к крепости, там было пусто, никого не осталось, лишь по кустам попрятались человек шесть оробевших, растерявшихся мятежников. Поставили живо в крепость нового коменданта. Свою поставили всюду охрану. Штадив занимали текинцы. По городу конница ловила беглецов, представляла к нам в штаб. Была новая бессонная ночь, но уж это последняя бессонная ночь мятежа.

Выбрались из заточения особисты и трибунальцы, рьяно взялись за розыск — поимку мятежников: ловили по садам, огородам, вынюхивали в подвалах, погребах, навозных кучах, на чердаках, в траве, на деревьях, под перинами, в сундуках с бельем, ловили в горах, по дорогам, по селам, деревням. Скоро почти все главари были у нас в руках. Первое время скрылся было Караваев, а с ним и Петров. От них доставили нам «привет» безграмотную, но сочную прокламацию:

Привет от первых дней революции защитников Советской власти и защитников пролетариата бедного народа П. Караваева и А. Петрова, привет, привет, привет! Партия большевиков и коммунистов, как стоящая высшим органом власти, защитник пролетариата и защитник всех ошибающихся на почве советских работ. Товарищи, партия коммунистов, вы как партия, вы как коммунисты, так вы не должны дать пролетарию ту, которая хотела вырвать с тисков сатаны весь народ. Народ тот, который сейчас обратно думает свергнуть все насилия, все казни, все расстрелы, все грабежи, которые обратно творятся в Семиречье, и приказы те, которые пролетария на них не обращает внимания, давит их и рвет, а сами все делаются злей и злей. Ведь нужно учитывать, что народ, если разозлится, то город Верный будет пожаром охвачен, и окрестность идет всегда на помощь. Так, товарищи партия и коммунисты. От имени восьмисот человек, хорошо вооруженных, говорим вам, что если вы допустите, что указано, то сделаем мы удар врагам Панфилову и Фурманову с ихней армией пух и прах. Нам все равно гибнуть в скалах, снежных горах: где орлы, там и мы. Так подумайте и сделайте, тогда я приведу вам помощь горных орлов дикарей и защитников Советской власти. Да здравствует Советская власть и право народа!

И вместе — второй документ, по грамотности не уступающий первому, а по характеру — нечто вроде воззвания:

ПРИВЕТ ОТ ГОРНЫХ ОРЛОВ

Товарищи!

Партия Коммунистов и Большевиков, вы как контроль за ходом революции, но с виду упустили восстания всего гарнизона и всего народа. Совместно с вами была занята пока лишь одна крепость, где находилось до десятка тысяч народу и что они требовали, вы знаете. Теперь что же: падает вина на некоторых лиц, которые сделали так хорошо, что лучше и не нужно. А главное ни одного комиссара не убили, ни одного не ограбили, никово не сожгли. А вот вам пример, что пришедшие полки и сделали ущерб народного достояния: взяли сожгли базар. Так вот, товарищи коммунисты, т-щи большевики, вы на это смотрите или нет, да и ваша святая обязанность смотреть за этим недоразумением или просто злоумышлением, как повели себя полки, например, взяли, обезоружили товарищей, тех кто и шел всегда за народ, и теперь полили на них такое пятно, которое невыносимо не только для тех, кого обезоружили, но и на всю Семиречью. Да разве было 12-го, 13, 14, а наверно жертвами не десятками, а сотнями. Вы что думаете, это забудитца? Ох, нет, оно никогда не забудитца, теперь каждому гражданину понятно и каждому киргизу понятно, что обезоружить, как стали производить грабежи, реквизиции, насилия женщинам. Вот вам пример они первый показали, стали отбирать оружие и шинели, хорошие вещи, как то: часы, кольца и прочие вещи. Народ весь как вареный стал, жаловатца не ходи: угрожают расстрелами. Да разве сделали это Караваев, Петров, Щукин, Бороздин, Чеусов, Шегабутдинов и прочие, которые руководили крепостью. Нет, они этого не сделали, даже и предлога не было от них такового. Правда, может, тока личность оскорбили чью-нибудь, — так без этого не бывает. Так одумайся, партия, и делай так, как народ просит, а если вы не в силах, то мы как орлы горные налетим и разобьем всю свору Белова, Фурманова, Позднышева и Особый отдел, Трибунал. Так сделаем там, где они засиживают: один пепел. Это будет последний наш удар. Мы никогда этим гадам не простим, и им из Семиречья теперь не уйти. Так разберись, верная партия, досвиданья.

Разумеется, эти бумажки никакого значения, никакого действия не имели. Скоро, впрочем, и сами авторы угодили в тюрьму.

Остался от тех дней еще один документ, — этот составлялся каким-то «истинно русским», горячим патриотом. Документ озаглавлен так: