Мятеж Безликих - [8]

На этом дело оказалось закрытым. Все тетради с подробными алхимическими и магическими выкладками, описывающими опыты Залесского, были тщательным образом упакованы и уже находились в резиденции князя Драгомысла в Чёрной Роще. Как и образцы изготовленного генерал-губернатором Залесским психотропного оружия. Несчастные каторжане были отправлены назад на каторгу, правда Карл отправил в Департамент Кнута и Наказаний рекомендацию об изменении для них меры наказания. За время проведенное в подвалах колдуна они настрадались сверх всякой меры. Там каждый день за год можно считать.

Карл закончил отчёт, отложил его в сторону и взял трубку в зубы, раскурил ее и откинулся на спинку кресла.

Никакой связи между опытами Залесского и городом шепчущих статуй он не видел. Возможно он располагал слишком малым количеством фрагментов, чтобы получилась целая картина. Только Карл чувствовал, что дело Залесского к его сну (видению) не имеет никакого отношения. Беда в этом случае миновала, а сон предостерегал о ней. Что-то совсем ничего не вяжется.

– Батюшка барин, Карл Иеронимыч, что совсем не спится? – раздался позади тихий вкрадчивый шёпот.

Карл вздрогнул. Ему показалось на миг, что это одна из статуй из его сна незаметно подкралась к нему. Он резко обернулся и увидел, стоящего позади Миконю. Миконя спросонья выглядел неопрятно. Массивный неуклюжий, одетый в ночную сорочку, на ногах меховые тапочки. Он стоял, позевывая, и поправляя пятерней непослушные чёрные как смоль волосы. Днем то он причесывался и прятал волосы в косу, но сейчас они торчали вверх, словно львиная грива. Попадись сей момент Миконя где-нибудь в тихом тёмном переулке навстречу купчине руссийскому или офицеру, напугал бы до смертной оторопи, ничего бы не помогло.

– Ты бы поосторожнее вот так подкрадываться. Не ровен час напугаешь до икоты смертельной, что потом делать будем? – произнес Карл.

– Да уж это я могу, – не без гордости сказал Миконя. – Вот помнится вели одно дело, так старый барон…

– Потом расскажешь, – Карл поспешил оборвать нескончаемые воспоминания Микони о старом бароне. – Сам то чего не спишь?

– Так я спал, а потом гляжу колобродит барин чегой-то. Ну думаю пойду узнаю, может надо чё.

– Иди, Миконя, спать, нормально все. Я тоже ложусь. Порядок.

Карл затушил трубку, допил кофе и погасил лампу. Миконя тем временем послушался и вышел. Карл уже ложился в постель, когда вспомнил интересную фразу, нашёптанную скрипящими статуями из безымянного города «Цветок Изначалья». Загадочное сочетание. Что бы оно могло означать. Карл решил утром навести справки, с этой мыслью и заснул, не ведая какой роковой смысл несли эти слова. Знай он, что означал Цветок Изначалья, вряд ли барон Карл Мюнх смог бы уснуть в эту ночь, как, впрочем, и в последующие, но к утру память об этом стерлась.

Глава 3 Разные дома

Все дома в сущности похожи друг на друга, они состоят из основательного фундамента, четырех крепких стен, высоких этажей, разделённых между собой толстыми перекрытиями, чердака, забитого всяким хламом, и непромокаемой крыши. Но каждый дом уникален, и уникальным его делает незримая, но так до дрожи и мурашек по коже ощущаемая часть – душа. Никому не ведомо где она находится, но только лишь она настраивает гостей дома и его обитателей на верную ноту, заставляет чувствовать дыхание и сердцебиение дома. И невозможно перепутать довольный переполненный жильцами пузан-дом и давно умерший разрушающийся скелет некогда живого здания или погрузившийся в коматозный сон покинутый всеми особняк, но не потерявший надежду на возвращение к жизни. Душа дома накладывается на каждый клочок его тела, заполняет и воспитывает его жильцов и гостей.

Все дома похожи друг на друга и все же разные. Деревенский дом подобен пчелиному улью. Он все время полон людских голосов, а сам молчун. Он созерцатель, в чем-то даже немного философ, он наслаждается каждым прожитым днем и каждым человеком, хоть раз вступившим на его порог. Подобно чудаковатому коллекционеру он собирает людские образы и бережно хранит на дне своей души. Здесь продолжают жить все те, кому посчастливилось пребывать в его стенах. Маленькие дети, ранимые и трогательные, открытые всему новому, умеющие удивляться и не познавшие ещё горький вкус разочарования.

Сколько их прошло сквозь старый добрый улей-дом. Ни одно поколение сменилось, ни одно поколение закончило здесь свой жизненный путь в окружении новой поросли. Детский смех спасительное лекарство для старого дома. Дом живет лишь тогда пока в его стенах звучит детский смех. И, можно сказать, что дом продолжает жить, пока помнит как звучал детский смех. Как только им овладевает забытье, он засыхает подобно старому дереву.

Старый деревенский дом подобен всем старикам. В нем есть что-то от замшелого пня и от рассохшейся кресла-качалки. Он встречает каждый восход и провожает каждый закат, гадая удастся ли ему поздороваться с солнцем в следующий раз. А между восходом и закатом он предается воспоминаниям.

Деревенский дом не любит суеты и гама, весь свой долгий век он проживает неторопливо наслаждаясь каждым днем. Он живет бок о бок с трудолюбивыми людьми, встающими ни свет ни заря, весь день подобно пчелкам не покладая рук трудящимися и засыпающими тогда, когда солнечный диск давно уже утонул в ледяном океане. Тысячи дел проворачиваются за день, горят в руках, но все без спешки, все неторопливо, но толково и старательно. Что бы ни сделал крестьянин, все на загляденье, одно к другому. А спешка лишь губит хорошее дело. Не даром старики любят поговаривать: «поспешишь, людей насмешишь».