Мясо - [34]

Но пришло время, когда он уже не мог не замечать перемен в себе, и он стал более серьезно относиться к упражнениям.

Майя время от времени кормила девочек мясом, иногда прямо на его глазах, иногда тайком, в зависимости от настроения. Вообще после визита проповедника она стала сговорчивей и реже упрекала его за образ жизни. Ричард Шанти не хотел, чтобы девочки ели мясо, но знал, что, если он попытается препятствовать этому, Майя уйдет от него и заберет с собой детей. Он нисколько не сомневался в том, что она это сделает. Ее сосредоточенность на достижении единственной цели иногда пугала его. Она, подобно дикому зверю, защищала свое потомство, билась за него, охотилась ради него, охраняла логово. Он старался не думать о том, на что способна Майя, если ее загнать в угол. С тех пор как она нашла способ добычи мяса для Гемы и Гарши — несомненно, растрачивая его жалованье в одной из мясных лавок Эбирна, — она больше не спекулировала своим телом, соблазняя его. Теперь, когда у него появился крохотный запас энергии, он был бы не против близости. Проще говоря, ему хотелось, чтобы она любила его.

Притом, что работа заполняла его мысли, а пробежки как наказание за грехи отнимали все свободное время, ему легко было забыться и не думать о том, что творится дома. Впрочем, иногда он все-таки не мог удержаться и задавался вопросом о той жизни, что была у него за заводскими стенами. Получалось так, что, кроме работы, в его жизни были только наказание и сон. Он практически не бывал в кругу семьи, а когда это все-таки случалось, жена и дочери относились к нему как к чужому — терпели его как незваного гостя.

Однако больше всего его беспокоило совсем другое, о чем он старался не думать, что мучило его, преследовало во сне и терзало наяву: жизнь Избранных. С Эбирном творилось что-то неладное, он в этом не сомневался. На каком-то этапе своей истории город сошел с пути истинного и заблудился. Книга даров, Псалтырь живота, власть «Велфэр» и Рори Магнуса — все это было зловещим искажением истины. Но какой была альтернатива, он не знал. Знал только, что город прогнил, как и все, что с ним связано.

Только вот идти было некуда. Город окружала пустошь, а за ней вообще ничего не было. Пустошь тянулась бесконечными милями во все стороны. Выжить можно было только в пределах Эбирна. Мало того что Шанти страдал от незаслуженного уважения, которое ему выказывали как лучшему забойщику, его мучило сознание того, что некому излить душу. Майя, откройся он ей, могла донести и выполнить свое обещание расстаться с ним навсегда. Любой, кто поставил бы под сомнение авторитет городской власти, оказался бы в ее глазах умалишенным. Подобные беседы были слишком рискованны. И она не напрасно их опасалась. Во власти «Велфэр» было лишить их статуса. Беда в том, что когда ты переставал быть горожанином, то становился мясом. Единственным спасением было бегство в Заброшенный квартал, где можно было спрятаться. Только вот там ничего не было. Ни еды, ни водопровода с канализацией, ни электричества. Одни остовы осыпающихся покинутых домов да кучи мусора. Заброшенный квартал был ничем не лучше пустоши.

Ни для кого не было секретом, что в Заброшенном квартале живут голодные бродяги — те, кто в свое время сбежал от «Велфэр» или от Рори Магнуса. Были ли они счастливы, обрекая себя на медленную смерть от болезней и недоедания? Шанти так не думал. Он предпочитал быструю смерть под дулом пневматического пистолета. Он сотни раз видел этих несчастных в загонах для скота, смотрел им в глаза через заслонку, когда спускал курок пистолета. Все они, без исключения, к тому моменту уже молили о смерти. Шанти успокаивал себя тем, что, избавляя их от мук, он оставлял им на вечную память полный сочувствия взгляд своих глаз. Нет, Заброшенный квартал нельзя было рассматривать как спасение. Да если бы до этого и дошло, Майя никогда не согласилась бы уйти туда вместе с ним. Он оказался бы отрезан от семьи, и одиночество добило бы его окончательно.

Он не видел выхода для себя. Он был приговорен убивать или расчленять Избранных изо дня в день, всю свою жизнь; такова была его судьба. И не было иного пути вперед.

Если бы не учение Джона Коллинза, жизнь Шанти была бы лишена даже надежды. Вот почему каждое утро, еще до рассвета, он выполнял все то, чему научил его этот тихий человек.

И день за днем в нем происходили перемены.

— Не бей его, Бруно, чурбан ты эдакий. Я не хочу, чтобы он отключился. Мне нужно, чтобы он был в полном сознании, когда окажется в подвале.

Рори Магнус откинулся на спинку своего кресла и раскурил маленькую черную сигару. В золотых звеньях массивного браслета на его запястье отражалось желтое пламя камина, как и в золотой зажигалке, которую он, хлопнув крышкой, бросил на стол. Он был грузный и веснушчатый. С рыжей копной волос на голове, сединой на висках и в широких бакенбардах, окладистой бородой. В его лице и натянутых шейных сухожилиях угадывалось вечное напряжение, едва сдерживаемое желание броситься вперед, оказаться первым в забеге, ударить кого-то кулачищами, впиться поцелуем, хлопнуть по плечу. Никто не мог предсказать, во что выльется это напряжение, ясно было только, что это будет действие.