Мясник - [48]

Губы Нины Федоровны дернулись и она что-то шепнула, но слово растаяло, не услышанное никем. Наташа выставила перед собой ладонь, словно хотела спрятаться за ней.

— Идите домой и сидите там, пока я не приду. Понятно? Чтобы я вас здесь не видела. Сидите и ждите меня. И помните — в следующий раз все может быть гораздо хуже. Вы даже не представляете себе, что могли натворить! Идите и не говорите ничего.

Она отвернулась и несколько раз глубоко вздохнула, пытаясь прийти в себя. Сзади послышались тихие удаляющиеся шаркающие шаги, потом в кухне зажурчала вода. Сжав губы, Наташа стояла неподвижно до тех пор, пока не услышала, как открыли и тут же осторожно притворили входную дверь. При этом звуке Костя, до сих пор сидевший неподвижно, дернулся и положил ладони на обвод колес своего кресла, глядя на Наташу с ненавистью.

— Уйди с дороги! — хрипло сказал он, а потом добавил еще несколько слов, четких, звонких и болезненных, как тяжелые пощечины.

— Молчи, — ответила ему Наташа, — и сядь, как сидел раньше. Постарайся оценить то, что тут ради тебя делала твоя мать! Если ты сейчас вернешься домой, то будешь ничуть не лучше меня. Возможно, даже и хуже.

— Никогда не думал, что баба может быть такой тварью!

— Мне твоей любви и не требуется, — устало отозвалась она, протягивая руку к занавеске. — А теперь заткнись и сиди спокойно! Мне нужно работать! И постарайся не заснуть.

На этот раз ей уже никто не помешал, и когда Наташа вновь осознала себя в прежнем мире, на потолке шевелились длинные тени, комнатка была заполнена тускловатой смесью электрического и солнечного света, а на этюднике стояла готовая картина. Наташа устало потянулась, взглянула на свое творение, потом опустилась на рыжий поцарапанный пол рядом с этюдником и беззвучно расплакалась, закрыв лицо ладонями. Картина происшедшего ночью неотрывно стояла у нее перед глазами, объемная, детальная и снаружи и изнутри, и была она намного страшнее и отвратительнее той, которую Наташа только что закончила.

— Э! — ворвался в ее сознание угрюмый сонный голос из-за занавески. — Ты там живая?! Уж извини, что мешаю, но мне как бы поссать требуется!

Наташа вытерла лицо, встала, подошла к занавеске, осторожно освободила край и вынырнула в другой комнате, наткнувшись на хмурый ненавидящий взгляд. Лицо Кости, как и когда она уходила, осталось такой же злой холодной маской, и отвернувшись от него, она молча направилась к входной двери. Сзади зашелестели колеса.

— Ты меня за порог вытолкни, — приказал ей Лешко, — дальше уж я сам как-нибудь. Дотерплю до дома.

Выйдя на улицу, Наташа тщательно заперла за собой дверь, открыла широкую калитку и пропустила Костю вперед. Тотчас она увидела Нину Федоровну, которая сидела на скамейке метрах в ста от Наташиного дома. Завидев сына, врач сорвалась с места и кинулась им навстречу.

— Я же вам сказала, — устало пробормотала Наташа, когда Лешко подбежала к ним, не отрывая глаз от лица сына. Сердиться у нее уже не было сил. — Сколько времени сейчас?

— Одиннадцать, — Нина Федоровна наклонилась к Косте. — Ну, что, Костик? Ну как?

— Отстань! — буркнул Костя, и она вскинула испуганный взгляд на Наташу. Та качнула головой и прижала палец к губам.

— Не сейчас. Не знаю.

Всю дорогу до дома Лешко Наташа ни разу не подняла головы, разглядывая землю под ногами. Ее мутило, хотелось спать. Только у ворот она подняла глаза, а потом зажмурилась, пытаясь собраться. Слава ни в коем случае не должен ничего заподозрить.

Навстречу им выпорхнула Ольга, радостно улыбаясь, но когда она увидела лицо Наташи, ее улыбка увяла, и она поспешно скользнула обратно на кухню. Отвернувшись, Наташа прошла в комнату. Слава полулежал, подпертый большой подушкой, и рассеянно листал какую-то книгу. Увидев Наташу, он слегка приподнялся и весело сказал:

— Ну ты и спишь! Или чем другим занималась? — но тут он присмотрелся получше и с ужасом спросил: — Что случилось?! На тебе лица нет!

— Ох, Слава, мне снился такой жуткий кошмар! — застонала она и рухнула в кресло возле его кровати, больно стукнувшись боком о ручку.

Спустя полчаса дверь в комнату тихонько отворилась, раздался легкий скрип, и в проем осторожно заглянул Костя. Наташа, рассказав Славе жуткий, придуманный по дороге сон и вволю наплакавшись, спала, откинувшись на спинку кресла и держа Славу за руку. Слава не спал и, увидев Костю, подмигнул ему и скорчил рожу — мол, тихо. Лешко угрюмо кивнул и прикрыл дверь.

Следующие три дня Наташа провела в мрачном предчувствии неотвратимо надвигающейся беды. Не радовали ни визиты верных «жрецов», как назвал их Слава, ни установившаяся солнечная безветренная погода. Заходя проведать друга, Наташа старательно натягивала на лицо радостное, приветливое выражение, которое, едва она выходила обратно в лешковский двор, сваливалось с нее одновременно со стуком захлопывающейся двери. Слава все еще чувствовал себя неважно, температура больше не поднималась, но он так ослаб, что почти все время проводил в постели под надсмотром Нины Федоровны. Сама Нина Федоровна осунулась и смотрела на Наташу с открытой неприязнью, Костя же на время Наташиных визитов куда-то исчезал — с того дня она так его и не видела и не знала, что с ним. Высохшую картину Наташа, тщательно завернув, спрятала в шкафу среди своих вещей, безуспешно стараясь о ней забыть. Но картина всплывала — днем в мыслях, а ночью в кошмарах, таких жутких и реальных, что четвертую ночь Наташа провела без сна, сидя в кресле и одурманивая себя кофе и сигаретами. Когда взошло солнце, она поплелась на кухню, приготовила себе завтрак, который съела без всякого аппетита, открыла воду, чтобы сполоснуть тарелку, и тут от калитки донесся пронзительный тревожный звонок. Один раз, другой, третий… Наташа уронила тарелку в раковину и кинулась к двери, поняв, что беда, которую она ждала, разразилась.