Мясник - [14]

— Что может быть страшнее? — интересуется задетый за живое мегапессимист.

— Страшнее? Например, когда ты увидишь, что твой ребенок умирает.

— Так я ведь…

— Когда тебя продаст лучший друг, — Женька наклоняется ближе к нему.

— Так у меня ведь…

— Когда поймешь, что все, что казалось тебе истинно правильным — твои мысли, твои поступки — все это бредово, напрасно, бессмысленно и бесчеловечно — и поймешь это за секунду до смерти. Ну, и еще много чего.

Минуту Артефакт внимательно изучает сначала Женьку, потом меня, а затем делает вывод.

— Короче, вы меня совершенно не понимаете.

— А как же, — тут же отвечает Женька. — Если б все друг друга понимали, представляешь, какая была бы тишина на земле. Коли ты собираешься брать еще бутылку этой отравы, закажи заодно и кофе для меня, а для нее еще сока — ребенку не хватает витаминов. И сам бы употребил заодно. Избыток философии случается обычно от недостатка витаминов.

Я думаю, что неплохо бы было уже пойти спать, хотя особой усталости не чувствую. Но спустя несколько минут заграничный человек за соседним столом неожиданно начинает проситься к нам, выговаривая русские слова с сильным мяукающим акцентом. Это крупный мужчина лет сорока, большеротый, с жестким квадратным надменным подбородком, и он уже неплохо выпил. Мы принимаем его из чистого любопытства — никогда не знаешь, для чего пригодится то или иное знакомство, хотя, с другой стороны, иногда оно может и напортить. Но, судя по поблескивающим глазам Женьки и по состоянию человека, скоро гость выпьет столько, что завтра вряд ли сможет нас вспомнить.

Заграничный гость оказывается неким Дэниелом Гудхедом откуда-то из штата Нью-Йорк, направляющимся, как становится известно чуть позже, в Волжанск утрясать какие-то вопросы с поставкой рыбы и рыбных продуктов для одной фирмы. Артефакта заграничный Дэниел мало волнует, но на нас Женькой американец неожиданно действует как воробей с подбитым крылом на голодных кошек. Не то чтобы мы были националистами, а я даже лично знала несколько вполне нормальных штатовских людей. Но в лице Гудхеда перед нами та самая Америка, которая, что называется, сидит на планете ноги на стол, полагающая себя неким высшим божеством, обязанным управлять и поучать других, а в случае чего и наказывать — без нее и дождь не смеет пойти. Его речь, несмотря на слегка заплетающийся язык, надменно-снисходительна, русским языком он владеет неплохо, но небрежно, словно одолженной у невзыскательного соседа лопатой. Вначале мы ведем с ним вполне мирную беседу, и Гудхед ухмыляется и пьет вино — сперва немного застенчиво, но потом, умело подтолкнутый Женькой, начинает хлестать его как воду. Женька делает то же самое, но Женька — это отнюдь не Дэниел Гудхед. Вскоре они начинают препираться на разные темы, причем американец отчего-то усиленно наседает на итальянцев, жалуется, что проклятые макаронники заполонили все побережье и лезут в правительство — мало того, что всюду черномазые, так теперь еще и эти со своими дурацкими традициями, и честным, чистокровным американским людям скоро вообще места в Штатах не останется… скоро, мол, уже и Америку переименуют в какую-нибудь Сицилику или того хуже и в таком же духе. Он, Гудхед, конечно не расист, но каждый должен знать свое место.

— А нынешнее название страны вас устраивает? — вкрадчиво спрашиваю я, и Женька ухмыляется в свою рюмку, поняв, куда я клоню. Гудхед смотрит на меня непонимающе — что за вопрос — конечно же. Тогда Женька и говорит этак небрежно, словно, по выражению О.Генри, ковбой, заарканивающий однолетку:

— А Америго Веспуччи был, между прочим, флорентинец.

— А Флоренция ведь, кажется, в Италии? — противно подпеваю я. Гудхед багровеет и начинает что-то сердито бормотать. Тут бы нам откланяться и уйти по скромному, но Женьку уже понесло.

— Традиции, — шипит он, — чужие традиции… вы бы со своими вначале разобрались! Кто вы как нация вообще — сборняк, не более того, а как вы любите другим рассказывать про то, какими они должны быть. Чего там ходить далеко — взять хотя бы ваши фильмы. Вы же, снимая про других, даже не утруждаете себя изучением истории и культуры страны, про которую вы их снимаете! Как режиссер и автор сценария скажут, такова и будет история и культура — лишь бы было красочно, зрелищно да массово. Вот про нас фильмы — что не посмотришь, так постоянно — раз русские, значит все сплошь и рядом КГБшники и либо все в валенках и постоянно идет снег, либо все с балалайками, в бане и нет туалетной бумаги. Вот разве что прогресс большой, да? — если раньше мы были ну полными злобными идиотами, то сейчас мы представляемся этакими симпатичными jelly-fish кретинами, которые даже знают, как пользоваться компьютерами! Почему это у вас взрослый русский мужик, увидев где-то там в степи зимой кусок льда, бросается и начинает его пожирать, утверждая что это лучшее лакомство в мире. И в водку лед у нас не бросают — это ваша идиотская привычка! И неужели во всей Америке невозможно найти для ролей русских людей русскоязычных актеров, если уж вам так нужна в фильме русская речь, — ради бога?! И уж совершенно ни к чему приписывать нам такое же полное отсутствие логики, каким богаты ваши чисто американские герои… Вот уж верно описывал Гарри Гаррисон съемки типично американского фильма: «Вы берете вашего викинга и называете его Бенни или Карло, или другим хорошим скандинавским именем» — и вперед, снимать сагу о викингах! Сэ нон э вэро, э бэн тровато!