Мягкая посадка - [36]

Гарька сел, очень довольный. По-моему, только деликатность, как он ее понимает, мешала ему сейчас откинуться на стуле, с облегчением отдуваясь и потирая руки, — или вообще встать и уйти. Его все это уже не касалось, и кое-кто, я заметил, уже поглядывал на него с ничуть не скрываемой завистью. У Гарьки девять детей, из них один мальчик.

— А побочные дети считаются? — спросил кто-то.

Позади снова заржали.

— Подождите, подождите! — Сельсин поднял руку. — Вопросы потом. Пожалуйста, продолжайте, Глеб Ипатьевич…

Этот кошмар должен был когда-нибудь кончиться. И он кончился. В первичную ячейку Евгенического Общества, кроме Сельсина, попали еще толстый секретарь и Алла Хамзеевна, которая тут же с готовностью заняла место рядом с председателем и, отыскав глазами меня, предвкушающе улыбнулась. К тому моменту, когда настало время расписываться за знание обязанностей, вытекающих из ГЕП, оказалось, что большинство присутствующих уже выпустило пар, и, против ожидания, процедура подписания прошла довольно гладко. Секретарь пошел по рядам, раздавая брошюрки с кудрявыми виньетками на розовой обложке. Сбежать, кажется, не удалось никому: какие-то крепкие молодые ребята в дверях довольно невежливо заворачивали беглецов обратно. Протолкавшаяся цыпа разбудила Вацека. Со служебным долгом у нее все в порядке, а вот как, интересно, с деторождением?.. Просто материал, думал я, мрачно глядя, как преподаватели, инженеры и лаборанты по очереди встают и подходят к председательскому столу. Нормальный самовоспроизводящийся материал… Тут мне пришло в голову, что здесь, пожалуй, не один я так думаю, что и обо мне кто-то думает не лучше, тогда я навалился на свой внутренний фонтан и заткнул его. Принимая из пухлых рук секретаря брошюрку, я неожиданно поймал взгляд Сашки — оказывается, он тоже был тут и смотрел на меня с добрым юмором.

Я постарался принять наплевательский вид.

5

После налета, учиненного в прошлом месяце какой-то стаей на административное здание по соседству, толстую бегемотиху при входе в корпус убрали, заменив насупленным мордоворотом из спецкоманды, еще более дотошным и не склонным узнавать людей в лицо, к тому же, как не замедлило выясниться в первый же день его появления, имеющим право поверхностного обыска всех входящих в здание. На выходящих этот убивец обращал меньше внимания, и мне удалось выскочить наружу довольно быстро. Я задохнулся. Морозный воздух был тяжел и плотен, казалось, от него нужно было откусывать, чтобы дышать. Струя пара над снегоедом, неторопливо ползущим в конце улицы, поднималась вертикально вверх. Утро не обмануло: день выдался ярким и солнечным. Совсем не осенний день. Пожалуй, для осеннего дня было даже тепло.

С той самой швейной иглы у меня остался рефлекс: прежде чем сесть в «марлин», внимательнейшим образом исследовать гнездо папиллярного идентификатора, не забывая одновременно поглядывать по сторонам. И еще проверять сиденье, ибо из простого здравого смысла следовало, что получить отравленный укол в мягкое место вряд ли намного приятнее, чем в палец. А главное, это приведет к тем же результатам. Удостоверившись в отсутствии иголок, я уселся за руль и в который уже раз подумал, что занимаюсь ерундой и кретинизмом: уж если кто-то поставил целью сократить мне жизнь, ему вовсе незачем повторять старый фокус, у него есть богатейший выбор средств, наработанных человечеством за века его истории, и пытаться предохранить себя от всего, что только возможно, — самое неумное в мире занятие. А самое умное, что придумало человечество для сохранности индивида, заключается всего в двух словах: не зевай! Или даже «будь готов!», что в общем-то сугубый плагиат. Не зевай, когда припрет, и в особенности не хлопай варежкой, когда вокруг все спокойно. Чтобы потом не раскаиваться — если только тебе дадут время на раскаяние.

Вот так.

Только сейчас я понял, что Сашка меня предупредил, и предупредил очень серьезно. Еще можно кочевряжиться в допустимых пределах, но доцент Самойло рискует остаться без защиты, если не перестанет прикидываться человеком, звучащим гордо. Противен такой человек, не нужен никому, защищать его не хочется…

Я завел двигатель и выехал на трассу. На Красноказенной все было по-старому: середина улицы зияла громадной траншеей с торчащими из нее гнутыми кишками труб и ископаемыми трамвайными рельсами во всем первобытном безобразии, а на фланге этой противотанковой преграды уже которую неделю скучал забытый экскаватор, занесший над ямой свой покрытый инеем ковш на коленчатом суставе. Ремонтников нигде не было видно. Прочие двуногие тоже не особенно кишели. Единичные прохожие боязливо оглядывались, стараясь держаться на разумной дистанции от каждого попавшего в поле зрения сапиенса. Один из них, щуплый тип с запавшими, в кустистой щетине, щеками, прошел мне навстречу по тротуару, кольнув «марлин» внимательным взглядом. На хилой груди поверх ободранной куртки висел и болтался в такт ходьбе маленький короткоствольный автомат. Напоказ.

Добравшись до места, где действовала Единая Дорожная, я перевел машину на автопилот и позвонил Дарье. Экранчик на лобовом стекле показал часть комнаты и морского свина Пашку, яростно грызущего ножку кресла. Дарья не подошла — приглядевшись, я заметил отблески резкого света на мебели. Загорает… Ладно, пусть загорает, это не во вред, не заснула бы только под лампой, возись с ней потом…