Мы жили тогда на планете другой… - [48]

Посевов, что взошли на акварели…

Смущают иронические трели

Насторожившуюся вышину.

Прелестна дружба с жуткими котами[68], —

Что изредка к лицу неглупой даме, —

Кому в самом раю разрешено

Прогуливаться запросто, в побывку

Свою в раю вносящей тонкий привкус

Острот, каких эдему не дано…

1926

Владимир Ильяшенко

Обратный венок полусонетов

Посвящается Г. В. Голохвастову

и Д. А. Магула

I. «Там смерть всевластно разлита…»

Там смерть всевластно разлита,

Где чаша поздняя допита

И где не жаждут вновь уста.

Где замыкается орбита —

Обозначается черта,

И беспредельна пустота,

Где радость вешняя добита.

II. «Где радость вешняя добита…»

Где радость вешняя добита,

Очей не радуют цвета

Сапфиров и александрита…

Отважен стойкий шаг гоплита[69],

Но под ударами хлыста

И шаг раба и шаг скота

Ползет бессильно, как улита.

III. «Ползет бессильно, как улита…»

Ползет бессильно, как улита,

За ночью день — одна чета:

Так зерна падают из сита…

А что была за острота

В бескрайних грезах неофита!

Как отблеск тусклого нефрита

Теперь — последняя мечта.

IV. «Теперь последняя мечта…»

Теперь последняя мечта

Темнее тайн последних Крита

И беспросветна темнота.

Верна догадка Гераклита:

Никем извечная тщета

Была еще не понята,

Как ею жизнь была повита.

V. «Как ею жизнь была повита…»

Как ею жизнь была повита,

Как безгранична суета,

Знал Соломон, а Суламита,

Любви бездумной простота,

Пленялась блеском хризолита

И нежной гладью малахита:

Везде — такая красота!

VI. «Везде такая красота…»

Везде такая красота,

Что старцы мудрые синклита

Движенье Божьего перста

Провидят в трещине гранита:

Закрыты к истине врата,

Но краска с Божьего холста

В моих полях была разлита!

VII. «В моих полях была разлита…»

В моих полях была разлита

И благодать и пестрота

Теплей отливов аксамита,

Но яркость их теперь не та:

Где жизнь, как полный день, отжита

И где не разлита амрита,

Там смерть всевластно разлита.

[70]

Магистрал

В моих полях была разлита

Везде такая красота…

Как ею жизнь была повита!

Теперь последняя мечта

Ползет бессильно, как улита:

Где радость вешняя добита,

Там смерть всевластно разлита.

15 апреля 1945

Рио-де-Жанейро

Малороссия

Даль степная неоглядна!

На пригорке — ветряки,

У речонки сохнут рядна

И цветные рушники.

Неказиста хаты дверца.

С огородных сорван гряд,

Вон стручков зеленых перца

Под кривой застрехой ряд.

На дивчиноньке — намисто,

Тяжелы в нем дукачи.

Стол готов и прибран чисто:

«Гречаныки у печи…»

Вышиванье

Черный индийский узор,

Шорох шуршащего шелка.

Тешит внимательный взор

Черный индийский узор.

Как наяву до сих пор:

Нитки, наперсток, иголка,

Черный индийский узор,

Шорох шуршащего шелка.

Равенна

La dolce morta[71]

У этих стен, добычею вражды,

Ложились воинов несметные ряды,

И варваров нестройные орды

Сражала римская когорта.

Былых побед отмечены следы,

Но обронила их плоды

Равенна тихая — la dolce morta.

«Отцветает все, пышно цветущее…»

Отцветает все, пышно цветущее,

Угасает все, ярко горящее,

Умолкает все, громко зовущее, —

Но с тобою, провидя Грядущее,

Прозреваю я в нем Настоящее.

«Сохрани, Господь, средь лукавящих…»

Сохрани, Господь, средь лукавящих,

Всех, навек тобой обрекаемых

На позор надежд отвергаемых

Скорбный жребий свой сердцем славящих,

Слово Истины право правящих…

«Там, на Млечном Пути, нет стремленью преград…»

Там, на Млечном Пути, нет стремленью преград,

Там не надо брести шаг вперед, шаг назад:

От живых, не скорбя, приготовлюсь уйти,

Чтобы встретить тебя там — на Млечном Пути.

У камина

Я. И. Вендзягольской

Светло: огонь от дров все выше…

Тепло здесь в старом кунтуше.

Вверху же дым скользит по крыше,

Как вихри злобы — по душе.

Уют внутри, снаружи — стужа.

Казалось: днем нет места лжи,

Но тьма пришла, нам обнаружа,

Что мы — у вражеской межи,

Что мы, как жуткий призрак дома,

Которым властвует зима,

Что нам и ненависть знакома,

И нежность райская сама!

20 июля 1945

Рио-де-Жанейро

За пределами

Переполнена чаша, склонились весы:

Жить осталось не годы, быть может — часы.

И нащупан ногой самый жуткий порог,

За которым ничто или что? Или — Бог?

В двадцать пять, в пятьдесят или в семьдесят лет

На зловещий вопрос недоступен ответ,

Но бессмертному чувству возможно найти

В безысходном к исходу живые пути,

И любви неизбывной надежным ключом

К неизвестному дверь мы с тобой отомкнем,

И в огромном саду иль на темном пруду,

Где я прежней тебя никогда не найду,

Наши тени сольются в нездешнюю плоть,

Чтобы Время с Пространством навек побороть.

1965

Валентин Горянский

Неопалимая купина

Над нашей скорбью месяц плыл,

Холодных рек следил теченье,

И блеск его во мраке был

Без тайны, смысла и значенья.

Над нашей нищетой зима

Гоняла буйные метели

И ужасалася сама

Тем песням, что метели пели.

Весною шумно падал дождь,

Струистый, легкий и прохладный,

Но не для наших вольных рощ,

Родных берез ватаги жадной.

Бесчувственно звучала медь

Чиновно строгого собора,

Но сердце было не согреть

Нестройностью чужого хора.

И только черные стрижи

Вопят истошно на закате

В скупые наши этажи

Об искупленьи и расплате.

О восхитительной стране,

Всегда одной, ни с чем не схожей, —

Неопалимой купине,

Откуда глас раздастся Божий.

Санкт-Петербург

А. А. Плещееву

В те дни под громы многолетий

И колокольный перезвон

Император

Александр

Третий

Оберегал российский трон.

Над Гатчиной дымилась в славе