Мы жили среди бауле - [55]

Итак, «слон-убийца» Тимоко заманил пас в хорошенькую ловушку! У нас не было с собой компаса, потому что мы ведь в тот день не собирались уходить далеко от дома и занимались в основном ловлей бабочек. И, кроме кино- и фотокамеры, у нас вообще ничего с собой не было, уж не говоря о еде и питье.

Мы продолжали плутать по лесу и попадали все в новые, совсем незнакомые места. Солнце спряталось за тучи, небо стало совсем серым и пасмурным. Но даже будь оно ясным, нам всё равно с трудом удалось бы разглядеть солнце сквозь такой густой и непроницаемый, да к тому же головокружительной высоты лиственный полог.

Весёленькие дела! При этом мы наверняка плутали не дальше чем в двух-трёх часах ходьбы от фермы. Она находилась с одной из сторон леса, а под прямым углом к пей подходила просёлочная дорога. Так что если мы отправимся прямиком в каком-нибудь направлении, то либо выберемся на ферму или дорогу, либо углубимся в лес ещё па 60–70 или ещё больше километров. Англичане в таких случаях говорят: «Фифти-фифти».

При этом я хорошо знал, как трудно человеку в лесу идти прямо, если он не имеет возможности придерживаться определённых ориентиров на горизонте пли ориентироваться по компасу или по звёздам. И человек, и животное в таком случае, как правило, начинают описывать круги, воображая, что движутся по прямой. Если человеку завязать глаза, то диаметр таких кругов может иногда доходить до 30–40 метров. Я когда-то. довольно вплотную занимался этим вопросом и знаю случаи, когда канадские дровосеки постепенно теряли рассудок от того, что через два-три дня блуждания по лесу всё снова и снова наталкивались на остатки своих собственных лагерных костров…

Эти-то случаи самым неприятным образом всплыли сейчас в моей памяти.

Я судорожно соображал, что бы такое придумать, чтобы идти прямо. Слоны нас уже совершенно перестали интересовать. В конце концов мы придумали следующее: я становился лицом в одном определённом направлении и стоял как вкопанный, в то время как Михаэль прорубался секачом сквозь чащобу до тех пор, пока я ещё мог различить его сквозь заросли. При этом я всё время давал ему команды, чтобы он оставался на воображаемой линии, идущей прямо и вперёд от моего носа. Потом он должен был остановиться спиной ко мне, я догонял его и прорубался вперёд таким же способом под его команды. Так мы, непрерывно меняясь местами, продвигались всё дальше и дальше в течение всей оставшейся половины дня. Своим ножом-мачете мы оставляли на всякий случай зарубки на деревьях, чтобы по ним узнать местность, в случае если мы, несмотря на все ухищрения, снова сюда вернёмся.

С тяжёлым сердцем я думал о том, что у нас с собой нет даже шприца с противозмеиной сывороткой. Следовательно, укус змеи здесь, в лесу, означал верную смерть… Завидя светлую прогалину между вершинами деревьев, мы каждый раз воображали, что лес кончается… но остерегались менять из-за этого направление. Мы лишь смещались под прямым углом влево или вправо и, очутившись таким образом прямо против многообещающего просвета, маршировали дальше в прежнем направлении. Но каждый раз нас постигало разочарование: мнимая опушка оказывалась небольшой полянкой, окаймляющей берега какого-нибудь ручейка, или просто просекой, «вырубленной» одним из повалившихся гигантов девственного леса.

Каждого из нас мучили чёрные мысли, но говорить о них вслух не хотелось. Мы проклинали себя за то, что так вот, здорово живёшь, забежали в лес, не подумав о возможных последствиях. Начал нас мучить и голод. И как же мы обрадовались, когда увидели те самые красные «лиановые луковицы», которые так охотно поедали шимпанзе в резервате, на границе Либерии! Как хорошо, что мы теперь знали, что они съедобны! Они были приятно кисловаты на вкус, и мы наелись ими досыта да ещё попихали во все карманы столько, сколько влезло. Мы, правда, опасались, как бы эти плоды, съеденные в таком количестве, не вызвали у нас расстройства желудка, но поскольку не было никакого выбора, то лучше наесться так, чтобы пронесло, чем голодать.

Но в какой-то момент лес действительно поредел. Однако именно в этом направлении подлесок становился таким непролазным, что продраться сквозь него было практически невозможно. Наш нож-мачете вскоре совсем притупился, и мы застряли в колючем кустарнике, словно мухи в паутине: ни туда ни сюда. Ведь чем реже становился лес, тем больше проникает в него солнечных лучей, тем гуще разрастается подлесок. Но тут мы обнаружили совсем рядом небольшое деревце, на которое можно было влезть, чтобы оглядеться вокруг. Оно было густо обвито лианами, и я с невероятными усилиями долез по ним до самой вершины. Сверху я увидел, что впереди действительно светится большая прогалина, почти четырёхугольной формы, и моё сердце запрыгало от радости: это определённо заброшенная плантация, следовательно, часть плантации нашего хозяина или одного из его соседей!

Итак, вперёд, и только вперёд! Нам надо было во что бы то ни стало добраться до этой прогалины и пересечь её поперёк. Это было мучительное продвижение — метр за метром. Но вскоре мы заметили, что под ногами у нас начинает хлюпать болото… а на болоте никто не закладывает плантаций. Вот, оказывается, чем объяснялось отсутствие здесь высоких деревьев: болото. Мы были очень подавлены.