«Мы жили обычной жизнью?» Семья в Берлине в 30–40-е г.г. ХХ века - [29]
Полученная в подарок игрушечная машина с мотором, горящими фарами и клаксоном заставила замереть сердце не только у маленького счастливца, но и у его друзей, и осталась в памяти со всеми деталями на всю жизнь[209]. Как совершенно естественное дело воспринимали респонденты вопрос о том, были ли в семье у мальчиков военные игрушки — конечно, были; а девочки любили играть в куклы, учились шить для них, часто действительно вместе с матерью, мечтали о кукольной мебели. «Я как девочка, конечно, имела кукольную коляску. Моим кукольным детям я все связала и сшила сама и гордо вывозила их гулять в Бельвью-парк»[210]. Братья не подпускали сестер к своим игрушечным армиям, те в ответ бежали жаловаться матери или вступали в драку, если мальчик брал любимую куклу[211].
Но в целом игрушек было мало, их действительно берегли и за порчу родители могли строго наказать ребенка. Соня Шмидт обладала настоящим сокровищем по тем временам — лакированной кукольной коляской. Старая женщина вспоминает, как в белых носочках и накрахмаленном платьице она вышла теплым сентябрьским днем 1941 г. погулять на улицу, чтобы вернуться через несколько часов в песке и грязи после игр в войну с соседскими мальчишками. Коляску они для сохранности подняли на дерево и привязали наверху. Отец снял поцарапанную коляску и «отвесил мне одну из немногих пощечин, которые я получила от него за всю жизнь»[212].
Недостаток игрушек дети возмещали играми и времяпровождением в компании друзей. И здесь не было предела фантазии. В основном, любили подвижные игры как летом, так и зимой, когда в ход шли санки, коньки[213] и во время совместных прогулок с родителями по воскресеньям — лыжи. Посещение катка, которых было несколько в каждом районе, стоило дешево, а для старших в прокате были стульчики на полозьях и, конечно, продавались неизменные сосиски и глинтвейн[214].
В анкете Рихарда Байтля (1935 г.) содержится 34 вопроса, посвященных видам, описанию, правилам, речевкам детских игр. Приведены даже чертежи «классиков». Наиболее распространены среди младших детей были классические «неполитические» игры: прятки («кошки-мышки»), «салки», «классики», «разбойники и жандарм», простые игры с песком, мячом и обручем[215]. Более старшие (10–14 лет) чаще всего упоминают игры «в войну», индейцев, знакомы они и с событиями по истории Германии, играют в «кайзеровских солдат», с удовольствием берут в плен французов, представляя себя Бисмарком[216]. Из любимых спортивных игр мальчики отмечают бег наперегонки и бокс, а также различные «игры на местности» (Geländespiele), видимо, знакомые по «службе» в Гитлерюгенд, девочки любили игры с мячом и прыгание через веревочку.
Признаки социализации и этой сферы в период национал-социализма не замедлили себя проявить, в основном, в виде внимания к «народным» играм, в сценариях местных праздников улиц и районов Берлина и молодежных фестивалей. Очень поощрялись нацистами различные имитации древнегерманских и рыцарских турниров и празднеств, принять в них участие агитировались семьи, с этой целью мобилизовывались целые классы[217]. Обращают на себя внимание отдельные случаи ранней милитаризации игр и представлений: так, в одной из школ был поставлен уже в мае 1934 г. спектакль для школьников и родителей «Борьба Касперля [аналог русского Петрушки — Т.Т.] за противовоздушную оборону, против самолетов и бомб»[218]!
Рацион питания семей среднего сословия в Берлине в довоенное время постепенно приблизился к докризисным стандартам, но в целом изменился мало, оставаясь зависимым не только от материальных возможностей, но и от обычаев, доставшихся в наследство от прошлого. Религиозные традиции в меню соблюдались редко, но тем не менее «по пятницам, разумеется, на обед была рыба, а в четверг обычно ели шпинат. Жаркое, если не по особым поводам, на столе появлялось только по воскресеньям, поэтому и называлось воскресное жаркое. В субботу ели что-то быстро приготовленное, а в понедельник, конечно, остатки от воскресного обеда, обычно запеченные в форме в духовом шкафу. На десерт по воскресеньям было „фламмери“ [пудинг — Т.Т.] и к нему подавался компот из крыжовника или ревеня. Это все было в обычае, и он действовал как для высших, так и для низших»[219].
Правомочность этого насыщенного бытовыми подробностями рассказа для других семей можно подтвердить документально. В помощь домохозяйкам различные издания приводили на своих страницах примерное меню обеда на неделю, отражавшее в высокопарном названии «Меню рейха» как специфику культуры потребления (1937 г. — мясо и рыба на ежедневном столе отсутствуют), так и призывы к экономии, представления о разнообразном недорогом питании:
