Мы выбираем, нас выбирают… - [3]

«Солнышко выше…»

Солнышко выше,

Пасхальные дни,

В смысле гастролей

Мы что-то в тени.

Вдруг заелозил

Мобильник, звоня, —

Фирма «Салют»

Приглашает меня.

Платят прилично,

Заводик блатной,

Физики в штатском —

НИИ номерной.

С виду – как вроде

Салон, а внутри —

То, что сгубило

Марию Кюри, —

Альфа-лучи

Или бета-лучи —

Надо бы сделать

Анализ мочи!

Кучка артистов,

Ну все так себе —

Группы «На-На»,

«Экс-ББ» и «Любэ».

Выступил.

Чую – внизу

Горячей,

Видно, от этих

Проклятых лучей.

Бабки – в конвертике,

Мамочка-мать!

Интим,

Как и пишется,

Не предлагать.

«Театр „Глобус“…»

Театр «Глобус»

Греческих трагедий

Не понимал —

Что за дурацкий хор?

О нем лишь

В толщине энциклопедий

Шекспир прочел,

Их автор и актер.

Какой Эсхил?

Какая Лисистрата?

Да отроду

Такому не бывать —

Еще чего,

Нашли дегенерата! —

Чтоб женщины

Решили не давать!

Теперь Шекспир —

Герой энциклопедий!

В две тыщи

Наступающем году —

Возвышенный язык

Его комедий,

Зачем он мне?

Нет-нет, я не пойду.

«Кому-то в кайфе…»

Кому-то в кайфе

Выпало родиться —

Приморский юг

Имеется в виду,

Малага, Сан-Тропе,

Неаполь, Ницца,

А мы возникли здесь,

На холоду.

Мы – здешние.

Мы – родом из России

И чьей-то не завидуем

Судьбе,

Стихи про наши избы

Ветровые

Мы пишем в утешение

Себе.

И я, хоть что сулите —

Мы – такие, —

Как не сменяю

Город на село,

Так тверд

В моем пристрастии к России —

Не повезло

Так уж не повезло!

«Я был с семнадцати при деле…»

Я был с семнадцати при деле —

Я увлеченно воевал,

И напрягался на пределе,

И через край переливал.

Потом, когда войны не стало,

И мы приехали с войны —

Мы были люди из металла

И рядовые пацаны.

Когда свалилась эта глыба,

Подрастерялся я слегка,

И воздух ртом ловил, как рыба

На дне рыбацкого дубка.

За напряженку голосую,

Мне надо, чтобы я гудел!

Когда вполсилы – я буксую,

Мой средний уровень – предел!

«Кашляет земля…»

Кашляет земля.

Температура

В месте кашля

Солнечной сродни!

Плавится в бетоне

Арматура,

Десять тысяч градусов —

В тени.

Эта нефтяная эпопея,

Вечное движение колес!

Дышит,

Задыхаясь и потея,

Кашляет земля.

Туберкулез.

«Не могу причинить…»

Не могу причинить

Ничего вам хорошего —

Дни так быстро

Бегут на закат!

Ощущаю себя

Старым фруктом

Из прошлого,

В лучшем случае —

Это цукат.

А весь город увешан

Моими плакатами,

Я опять затеваю игру!

Напишите мне,

Кто не объелся цукатами:

Дабл-ю. Дабл-ю. Танич. РУ

«Он мне когда-то…»

Он мне когда-то

За трояк

Перекрывал стояк

И ставил кран,

И был немножко пьян,

И был для несантехников,

Для нас,

Неуважаем,

Как рабочий класс.

Все тот же дом,

Все тот же кран,

Все тот же ЖЭК,

Но в нем теперь

Он – первый человек.

Я понимаю,

Как я был не прав

Насчет его

Первостатейных прав!

Сижу, пишу,

А кран течет, течет —

Кому – почет?

Сантехнику – почет.

«Мы прокатились по Европе…»

Мы прокатились по Европе —

Женева – Линц – Брюссель – Париж!

Но с автобана, на галопе,

Чего там есть, не разглядишь.

Из европейских впечатлений

Одно осталось на лету —

Что два десятка поколений

Слепили эту красоту.

А так, по частностям, достало,

С учетом автоскоростей, —

Девицы красного квартала,

Музей «Д’Орсе» среди путей.

И тот, со стейками, подвальчик,

И неприличный экспонат —

Брюссельский писающий мальчик,

Урологический плакат.

«Этот миг я запомнил…»

Этот миг я запомнил,

А может быть, акт,

Вечно новый

И ветхозаветный,

Потому что есть Он и Она —

Это факт —

Не бывает любви

Безответной.

И когда ты не против

Была и не за,

Но уже в состоянье улета,

Я сказал, как Адам,

Опустивши глаза:

«Что – не знаю,

Но надо же

Делать с ним

Что-то?»

Стишок

Я помню – шла вторая книжка,

И в ней такой один стишок,

Как я, остриженный парнишка,

Попал в армейский пищеблок.

Как на картошке бородавки

Ножом, как скульптор, обирал —

Чтоб на положенной добавке

Я чьей-то пайки не украл.

Сказал редактор, не краснея:

– Давайте снимем ваш хорей —

Здесь психология еврея,

Ну, надо вам, что вы – еврей?

Прошло сто лет,

Я так и прожил,

Куска чужого не украв,

Но вдруг подумаю: а все же,

Быть может, был редактор прав?

Теперь-то я живу нескромно,

Но по инерции скорей

Картошку чищу экономно,

Как скульптор, да,

И как еврей.

«Как привяжется размер…»

Как привяжется размер,

Хошь – не хочешь,

Как трамвай, бежишь,

А с рельс

Не соскочишь.

Он и сам себе слова

Выбирает,

А закончатся слова —

Умирает.

И когда ты все сказал

В полной мере,

Он и точку

Ставит сам,

В том размере.

Анкеты

В анкетах просят

Указать,

Да мать их так,

Отца и мать,

И не был ли ваш дед кулак,

И не был ли ваш дед

Эсер? —

Так это было в СССР.

Но СССР сказал «адью!»,

Укоротив мою семью,

А весь анкетный детектив

Нисколько не укоротив.

Вопрос – ответ,

Ответ – вопрос,

Такой вот, в сущности,

Допрос!

Они хотят всё это знать,

Не полагаясь на склероз.

Чиновник вычислит хитро

Здесь, на бумажном рандеву,

Какую станцию метро

Я в Копенгагене взорву.

Но, к удивлению анкет,

Метро там не было

И нет.

«Кому-то охота…»

Кому-то охота

Ходить на плацу,

Кому-то военная

Форма к лицу.

Погоны, шевроны,

И на ордена

Наш шанс повышается,

Если война.

Пока кто-то ходит, —

И зря! – в институт,

Вокруг гарнизона

Невесты растут.

Ну могут заслать,

Посадив на броню,

Куда-то в Читу,

А и вовсе в Чечню.

А кто хочет в штатском

Дожить до седин,

Ну глупые люди —

Конец-то один!

«Для европейских…»

Для европейских

Не гожусь вояжей,

Не понимаю даже —

Бестолков,

Как плещется вода

У каннских пляжей,

Не зная иностранных языков.

Могу принять «направо»

За «налево»,