Мы все с планеты одной - [23]

Грешили все и млад и стар.

Народ ходил в угоду чреву,

и пал, словно праматерь Ева,

в угоду похоти своей,

подобно юннице бесился

и славою своей гордился

царь Нинивии много дней.

Нет. Лучше я уж промолчу,

своей я смерти не хочу.

В порт побегу, на судно сяду.

Ведь смерть пророчеству награда.

Умчу, куда глаза глядят.

Ведь Нинивея скоро в Ад

кромешный может превратиться.

И сколько дням ещё продлиться…

А если я в тот город-сад,

исполнив Господа наказ,

войду, вещая Божье Слово,

Достойно, гордо и толково,

и смуту там я подниму?

Мне быть убитым, как врагу.

Не пожелает Царь земной

и разговаривать со мной.

По-человечьи рассудив,

в Фарсис Иона поспешил.

Там судно малое нанял

и только ручкой помахал:

„Далась мне эта Нинивея,

из сердца вон. Бог всем владеет.

Найдёт, как гибель возвещать…

Да и зачем, так рисковать?“

Спокойно море. Солнце светит,

и дует вслед попутный ветер.

„Я знаю, милостив Господь,

но сохраню свою я плоть.

А если бы сказал я Слово,

достойно, гордо и толково,

а город слово услыхал,

а там бы праведник нашелся —

за город Слово Богу дал…

И был бы я, такой скандал…

Так опозорен пред народом,

ведь знают все, что я пророк

и что скажу – исполнит Бог“.

Так в сердце он своём молился.

Вдруг шторм на море разразился.

И свод небесный потемнел,

и голос грома прогремел,

и волны сильные поднялись,

и капли дождевые пали.

как реки с неба потекли.

Бегут валы поверх кормы.

Снесена мачта, треплет судно

волной жестокою… И вот,

Иона в трюм скорей идёт.

Там в тёмный угол спать ложится —

пусть Божий суд теперь вершится.

Все мореплаватели к Богу

взывают, каждый к своему:

„Чем мы Вас, Боги, прогневили,

ведь видим мы, что в полумиле

плывут спокойно корабли,

а возле нас – не видно зги?“

Пришел, наверно, час последний!

Между собой бросают жребий.

Виновник должен быть найдён.

Он между нами. Кто же он?

Ведут Иону к капитану.

„Смотри, вот этот чужестранный,

ведёт себя так необычно,

спит в трюме. Знает он отлично,

Каким деянием гневил

Богов морских, Богов стихий!“

Иона к небу поднял усталые глаза.

„Я виноват в ваших слезах.

Я иудей. Я знаю Бога,

но гнев его на вас стяжал.

За борт меня бросайте вы

и будете все спасены“.

„Мы не желаем твоей крови,

но умирать мы не готовы.

Простите, Боги.

Чужестранца, ты, Море,

в дар себе бери,

а нас утешься – отпусти“.

Бревно они бросают в море,

вцепился за него Иона,

на том разъехались они.

Корабль поплыл спокойно далее,

Иону среди волн оставил.

И Божий замысл исполняя,

к нему подплыл левиафан.

Горой темнеющей явился,

и шторм на море прекратился,

Потоком бурным увлечён,

вдруг в чреве оказался он,

С своим бревном, доской-веслом,

со стайкой рыб, как ломоть хлеба,

киту на завтрак подан он.

Иона в страшной темноте,

неимоверной тесноте

по воле Бога оказался,

так бегства путь его прервался.

Проходит день, и ночь проходит.

Вокруг Ионы волны ходят…

Сидит Иона в темноте,

неимоверной тесноте —

В ней жизни нет,

смерть не приходит,

лишь время, как в песок, уходит.

Идут часы, бегут минутки —

День первый… И вторые сутки…

И третьи… Уходят в Вечность,

Рождая страха бесконечность.

„Чтобы Твоё исполнить Слово…

Спаси меня!“ – кричит Иона, —

Я слаб. Я смеха испугался.

Что будет так, не сомневался…

Страх Божий начисто забыл.

Моих мне не хватает… сил…

Я думал, быстренько погибнуть —

раз, два… И всё! Но, чтобы так…

Прости меня, ушли желанья.

Сгораю я от наказанья,

во мне живёт один лишь страх!

Прости меня. Спаси меня.

В твоих руках судьба моя».

И вопль Ионы долетел.

Гром с чиста неба прогремел.

И в окружении страшных молний,

кит поспешил приказ исполнить,

чтоб не навлечь Господня гнева,

Иону выплюнул из чрева.

На берегу стоит Иона,

Господь взирает благосклонно…

День солнечный, бежит слеза.

(Прошла внезапная гроза).

Слепит Иону солнце,

(открылось милости оконце),

и в море скрылся след кита.

Обсох. Согрелся наш Иона.

И полный вдохновенных сил

он в Нинивею поспешил.

Настойчиво к царю стремился

И своего таки добился,

к царю в покои угодил.

Пред ним упал он на колени:

«Прости, Владыка Нинивеи!»

Он выслушать его молил,

Слова пророчества излил.

«Прости меня. Сказать – страшился.

Пророчества я устыдился,

но не перед тобой мой страх.

За жизнь свою боялся я.

Ты, твой народ – гневили небо,

теперь погибнет Нинивея!

Так мне велел Господь сказать.

Теперь могу я замолчать».

Царь выслушал его спокойно.

«Ведёшь себя, пророк, достойно!»

Встал, взял Иону за плечо.

«Ну, что ты? Я ведь ничего…

Я знаю, прогневился Бог.

А ты – израильский пророк.

Хоть наши Боги многолики,

все знают – ты пророк великий.

И раз через тебя Твой Бог

своё проклятье передал —

я верю в то, что ты сказал».

И тут же писаря позвал.

И траурные взял одежды,

затеплилась вдали надежда…

Он главу пеплом посыпал,

народу – тоже приказал,

Его решенье глашатаи

на площадях провозглашали,

Весь город плакал и стенал…

Рыдали все, и стар и мал.

Все приносили покаянье:

за ослушанье, злодеянья,

жестокосердие и ложь,

и прочее… не перечтёшь…

А если к сердцу обратишься —

и сам, конечно, удивишься,

когда увидишь, чем живёшь.

И Вера стала их сильна.

Тогда Любовь и Милосердье

пред градом встали, как стена —

и Милость Божья снизошла.

Спаслась, раскаясь, Нинивея.

Но огорчился наш пророк.

«Я знал, что так и будет – Бог!

Что я пойду. Что я скажу,

И осужденье заслужу,

Посыплю пеплом я главу,

в пустыню от людей уйду!»