Мы вернёмся (Фронт без флангов) - [65]

– Для этого и в кулак собрались, Матвей Егорович. – И к Алиеву и Серегину: – Значит, как условились, завтра докладываете свои соображения об акции против гестапо и полиции. Может, и Зиночка еще жива…

Рано утром к Млынскому пришел Октай.

– Товарищ командир, разговор есть.

– Слушаю.

– Я об Охриме. Чего-либо подозрительного я за ним не замечал. Оговаривать не буду. Да только он решительно мне не нравится.

– Почему?

– Сам не знаю.

– Но какие-то основания у вас должны быть? Он что – интересовался чем? Выпытывал у вас что?

– Не скажу, что интересовался, тем более выпытывал. Он о зверствах фашистов рассказывает.

Млынский ткнул сигарету в пепельницу, затушил ее.

– Вы говорите, Охрим подозрительный. Только я не пойму, что подозрительного в нем из того, что вы рассказали. Может, чего не договариваете?

– Понимаете, товарищ майор, чувствую, что человек этот не тот, за которого он себя выдает, – за раскаявшегося полицая, а объяснить не могу.

– Чтобы сделать вывод о человеке, тем более когда заподозрили его в чем-то нехорошем, антигосударственном, согласитесь, одних чувств недостаточно. Нужны бесспорные доказательства. Если Охрим кажется вам чем-то подозрительным, не спешите с выводами, присмотритесь. И условимся: никаких самостоятельных действий, никаких допросов ему не устраивайте. Заметите что-то серьезное, сразу ко мне в любое время дня и ночи. Именно ко мне. Поняли? А сейчас позовите Шмиля. Разумеется, я не собираюсь передавать ему наш разговор.

– Слушаюсь!

Октай разыскал Шмиля. Не особенно любезно сказал:

– Майор вызывает.

– Зачем?

– О своих действиях майор мне не докладывает. Поторопись.

Млынский встретил Охрима радушно, угостил сигаретами.

– Как чувствуете себя в отряде?

– Грустно, когда не можешь сказать людям, что ты свой, советский. Кое-кто видит во мне прежде всего старшего следователя полиции. Вот Октай сейчас, как на врага, взглянул, когда ваше приказание передавал. А так со своими-то куда легче, чем с полицаями да гестаповцами. Радостней на душе стало. По детям вот сильно тоскую.

– Мы все страдаем этой пока неизлечимой болезнью.

– У меня новости, товарищ командир.

– Докладывайте.

Охрим подробно рассказал о встрече с "Иваном".

– Нервишки сдали у гестаповского резидента, – сделал вывод Млынский. – Это на руку нам с вами. Все, что нужно, мы предусмотрим, но и вы не будьте беспечны. Будьте бдительны, осторожны. Схватка предстоит опасная.

Млынский медленно зашагал по комнате – в последнее время он всегда ходил, когда обдумывал сложные вопросы.

– Скажите откровенно, Охрим, – наконец заговорил Млынский. – Вы могли бы незаметно провести в город группу наших людей?

– Можно оно можно, только очень тяжко.

– Знаю, нелегко, поэтому и советуюсь.

– Рискованно, – пояснил Охрим. – Но ежели все хорошо обмозговать, пожалуй, можно. Готов пойти на это задание.

– Отлично! Тогда слушайте. С чем не согласны, скажите честно. "Иван" знает, что именно вам гестапо поручило выманить меня из леса и привести в город? Знает. Определенно, гестапо предусмотрело и другой вариант: мол, Млынский из осторожности сперва может послать с вами в город несколько надежных людей. Ну, хотя бы для того, чтобы проверить, что жена и сын действительно находятся в городе по указанному в письме жены адресу. Гестапо – серьезный противник. Вы проведете в город группу наших разведчиков. Конечно, мы все тщательно продумаем. Продумать надо, как все объяснить и тому же "Ивану", а главное Зауеру и Шмидту, к которым вы обязательно должны явиться.

Млынский достал из планшета план города, разложил на столе.

– С какой стороны легче проникнуть?

– С южной, конечно.

– Почему?

Охрим, пользуясь карандашом, как указкой, стал пояснять:

– С севера и запада город подпирают леса. Немцы страх как боятся партизан, поэтому усиленно контролируют все дороги и тропки с этих сторон. С юга и востока город межует с пахотными полями, колхозными. Здесь дороги охраняются полицаями. С ними общий язык я найду. Недаром же я оставил Петренко ключ от своего сейфа: там есть убедительные для него доказательства преданности ему. Сделал это я по совету товарища Самойлова.

– Думаете, он залезет в сейф?

– Мало сказать – думаю: головой ручаюсь. Петренко все обшарит, все общупает до ниточки. Найдет поклоны и себе, и Кранцу, и Шмидту, и Зауеру. Гестаповцам я написал – нету другого такого верного слуги, чем господин Петренко. В восторг придет гитлеровский холуй!

– Ну что же, все складывается как нельзя лучше. А "Ивану"… – Млынский перешел на шепот, – вот что скажите…

Как только стемнело, Охрим, нарушив указание "Ивана", разыскал его возле кухни, потянул в сторону, тихо сказал:

– Важные новости имеются: Млынский в город идти не собирается, меня посылает.

– С каким заданием?

– Передать жене записку.

– Что там, в записке?

– Пока не знаю, не получал.

"Иван" выругался.

– А ты пробовал уломать его, чтобы сам пошел? Он нужен нам, а не бумажка его!

– Да уж как ни старался. Фанатик! Готов семьей пожертвовать ради, как ее… идеи, что ли… А может, запиской предупредит, когда и где встреча? А может, хочет проверить, там ли семья? Как думаешь?

– А что? Может, и так. Дрожать не нам – Млынскому нужно.