Мы в порядке - [10]

Мы поднимаемся на лифте в башню. Наверху я понимаю, что гувернантка из «Поворота винта» решила бы, что это место просто кишит призраками. Я стараюсь больше не думать о выдуманных кем-то историях. Тем более об историях с призраками.

Из окон башни открывается панорамный вид на всю территорию колледжа. Я думала, что тут нам будет проще разговаривать, потому что перед глазами столько всего. Но я все еще скована, а Мейбл — молчалива. Может, даже зла. Я вижу это по ее опущенным плечам и опущенному взгляду.

— А это кто? — спрашивает она.

Я смотрю, куда она указывает. Точка света.

— Смотритель, — говорю я.

Мы наблюдаем, как он приближается, делает несколько шагов и присаживается на корточки.

— Он что-то делает на дорожке, — говорит Мейбл.

— Да. Интересно, что.

Смотритель подходит к общежитию, задирает голову и машет нам. Мы машем в ответ.

— Вы знакомы?

— Нет, но он знает, что я здесь. Он вроде как присматривает за мной. Следит, чтобы я не подожгла колледж или не устроила дикую вечеринку.

— Оба варианта вполне вероятны.

Я не могу даже выдавить улыбку. Хоть я и знаю, что снаружи темно, а у нас горит свет, все равно сложно поверить, что он нас видит. Мы должны быть невидимыми, уж слишком мы одиноки.

Мы с Мейбл стоим совсем рядом, но друг друга не видим. Вдали переливаются огни города. Люди, наверно, заканчивают рабочий день, забирают детей из школы, готовят ужин. Они без усилий разговаривают — о важном и о пустяках. Кажется, расстояние между нами и всеми этими людьми непреодолимо.

Смотритель залезает в грузовик.

— Я боюсь ездить на лифте, — внезапно признаюсь я.

— В смысле?

— Это началось прямо перед твоим приездом, когда я собралась в магазин. Я уже хотела спуститься, но вдруг испугалась, что застряну и никто об этом узнает. Что ты приедешь, а мой телефон не будет ловить.

— Лифты здесь часто застревают?

— Не знаю.

— А ты когда-нибудь слышала о таких случаях?

— Нет. Но они же старые.

Мейбл подходит к лифту. Я следую за ней.

— Он такой роскошный, — говорит она.

Каждая деталь этого здания богато украшена. Выгравированные на латуни листья, гипсовые завитки над дверью. В Калифорнии нет таких старых построек. Я привыкла к простым линиям, к незамысловатым домам.

Мейбл нажимает кнопку, и двери открываются так, будто только нас и ждали. Я отодвигаю железную решетку. Мы заходим в кабину с деревянными стенками, освещенную люстрой. Двери закрываются. Мы третий раз за день оказываемся в замкнутом пространстве, но впервые — по-настоящему вместе.

На полпути вниз Мейбл нажимает кнопку «стоп».

— Что ты делаешь?

— Давай посмотрим, каково это, — говорит она. — Тебе это может быть полезно.

Я мотаю головой. Это не смешно. Смотритель видел, что мы в порядке. Он уехал. Мы можем проторчать тут несколько дней, прежде чем он забеспокоится. Я ищу кнопку, чтобы поехать дальше, но Мейбл говорит:

— Да вот она. Мы можем нажать ее в любую секунду.

— Я хочу нажать ее сейчас.

— Правда?

Она не издевается надо мной, а спрашивает серьезно. Правда ли я хочу так быстро уйти. Правда ли хочу спуститься на третий этаж, где нам некуда идти, кроме моей комнаты; где нас не ждет ничего нового, никакой вновь обретенной легкости или понимания.

— Ладно, — говорю я. — Может, и нет.

* * *

— Я много думала о твоем дедушке, — говорит Мейбл.

Мы уже несколько минут сидим на полу, прислонившись к противоположным стенкам лифта. Мы обсудили форму кнопок и то, как интересно преломляют свет кристаллики люстры. Мы перебрали в памяти разные виды древесины и остановились на том, что панели сделаны из красного дерева. Похоже, теперь Мейбл думает, что пора поговорить о более важных вещах.

— Боже, он был такой милый.

— Милый? Ну нет.

— Ладно, извини. Звучит как-то снисходительно. Но эти его очки! Свитера с заплатками на локтях! С настоящими заплатками, которые он сам пришивал, потому что рукава протерлись. Он был настоящим.

— Я понимаю, о чем ты, — говорю я. — Но это неправда.

Я не скрываю раздражения, и мне даже не стыдно. Каждый раз при мысли о нем внутри меня разверзается черная дыра, и я еле дышу.

— Ладно, — произносит она тише. — Я все неправильно делаю. Просто не так выразилась. Я пыталась сказать, что любила его и скучаю по нему. Знаю, мои чувства никак не сравнятся с твоими, но я все равно по нему скучаю. И я подумала, может, тебе приятно будет знать, что о нем думает кто-то еще.

Я киваю, не зная, что еще сказать или сделать. Я хочу выбросить его из головы.

— Жаль, что не было поминок, — говорит она. — Мы с родителями думали, что ты нас позовешь. Я уже собиралась бронировать билеты.

Теперь и в ее голосе сквозит досада. Потому что я повела себя не так, как должна была, и потому что у Дедули не было в семье никого, кроме меня. Родители Мейбл предлагали мне помочь с поминками, но я им не перезвонила. Сестра Жозефина тоже звонила, но я и ей не ответила. Джонс оставлял голосовые сообщения, которые я так и не прослушала. Вместо того чтобы горевать, как нормальный человек, я сбежала в Нью-Йорк, хотя до учебы оставалось еще две недели. Я остановилась в мотеле и целыми днями смотрела телик. Ела в одной и той же круглосуточной забегаловке и вообще не следила за временем. Вздрагивала от каждого телефонного звонка. Но стоило выключить мобильный, как я оказалась в полном одиночестве, — хотя в глубине души продолжала надеяться, что он вот-вот позвонит и скажет, что все в порядке.