Изумрудный дворец притих. Всем стало ясно, что происходит нечто нехорошее. Кагги-Карр, Фарамант и Дин Гиор тихонько шептались в уголке. Вид они имели крайне подавленный. Ясно было, что такого поворота они не ожидали. Когда Страшила вышел из зала и отправился на прогулку, он даже не взглянул в их сторону, чем вызвал довольные улыбки некоторых придворных. Правитель ступал так тяжело, словно он был набит не соломой, а камнями, и смотрел из-под шляпы столь сурово, что все встречные невольно отступали в стороны и опускали глаза к земле.
Определённая часть придворных такой перемене внутридворцовой атмосферы была даже рада. Нужно ли упоминать, что в основном это были либо родственники небезызвестного Руфа Билана, либо господа, симпатизировавшие Урфину в бытность его правителем, получившие от него разнообразные милости и лишившиеся таковых после возвращения на трон Страшилы.
— Не зря говорится, что власть портит человека, — шептались они, многозначительно переглядываясь и подмигивая друг другу. — Она способна испортить даже соломенное чучело.
— Верно, верно, господа. Я давно этого ждал, и ничуть не удивлён. Напротив, мне странно, что он так долго продержался. Ну, теперь ждите, будет у нас новый диктатор.
— А как он на них кричал, господа. Как кричал! Бальзам на сердце, честное слово!
К полудню обстановка накалилась настолько, что даже изумруды на дворцовых башнях изменили цвет и сделались от испуга непрозрачными и бледными. Страшила орал на всех, он швырнул очки в секретаря, замахнулся палкой на учителя танцев Лана Пирота, топал ногами на главного архитектора и грозился всем показать, где зимовала Бастинда. Самые осторожные придворные потихоньку испарились из приёмной. Начался незаметный исход слуг и служанок. Дуболомы, стоявшие на страже, куда-то спрятались, и никто этому не удивился.
Уже весь город был в курсе происходящего, жители старались лишний раз не появляться на улицах, некоторые купцы благоразумно свернули торговлю и закрыли свои лавки. Кагги-Карр незаметно подкравшаяся к окну, подсмотрела такое, от чего у неё чуть не поседели перья на хвосте: Страшила сидел перед зеркалом и пытался собственноручно нарисовать себе злое лицо. И у него это, надо сказать, довольно неплохо получалось.
Всем стало ясно, что неприятности только начинаются и что следует готовиться к ещё более серьёзным испытаниям.
К вечеру во дворце появился мастер Лестар. По каким-то делам он ездил к подземным рудокопам и теперь возвращался в Фиолетовую страну. Разумеется, он не мог не заглянуть в Изумрудный город. Тем более, что Железный Дровосек просил его передать кое-что своему сердечному другу Страшиле.
Когда Дин Гиор, Фарамант и Кагги-Карр, перебивая друг друга поведали ему о случившимся, огорошенный мастер надолго задумался.
— У меня есть только одно объяснение происходящему, — наконец сказал он. — Такое могло произойти лишь в том случае, если у правителя заржавели в мозгах иголки и булавки.
— Ер-р-рунда совер-р-ршеннейшая! — каркнула Кагги-Карр. — Когда у Страшилы ржавели булавки, он становился рассеянным и забывчивым, но никак не злым. К тому же, пр-рофилактическая замена булавок и иголок пр-роводилась всего два дня назад. Я сама на ней пр-рисутствовала и могу подтвердить. Мозги у правителя в полном пор-рядке.
— Да-да, — согласился и Фарамант. — Мы отвесили правителю отборнейшие отруби и очень тщательно перемешали их с самыми острыми иголками и булавками. Я могу даже показать вам упаковку из которых мы их брали. Вот, посмотрите.
Фарамант подал Лестару картонную коробку наполненную блестящими булавками и иголками.
— Их прислал в подарок Страшиле сам Гудвин, — пояснил Фарамант. Он продолжил, понизив голос и многозначительно улыбаясь. — Как мы знаем, Великий и Ужасный у себя на Солнце открыл скобяной магазин и торгует там такими булавками. Говорят, дела у него идут очень успешно.
Мастер Лестар собственноручно убедился в остроте булавок и иголок, затем внимательно изучил коробку. На одной стороне коробки был наклеен ярлычок с надписью «Made in China».
(Если бы дуболомы были именно такими, какими их изобразил Леонид Викторович Владимирский)
В центре одной из площадей Изумрудного города, там, где с недавнего времени начались работы по возведению памятника неизвестно кому, неторопливо работали два каменотёса. Один пожилой, крепкий, слегка сутулый, с румяным, широким лицом никогда не унывающего балагура. Второй значительно моложе, обличьем простоватый и недалёкий, явно житель деревни, недавно попавший в большой город на заработки. Пожилой, судя по всему, в родне имел Болтунов, поскольку языком молол, не переставая.
«Вот так оно и было. Прилетает, значит, однажды к Страшиле, к правителю нашему трижды премудрому, ворона Кагги-Карр, мы с тобой вчера её на рынке видели, прилетает, понимаешь, и говорит человечес… в общем, рассказывает. Так, мол, и так, появился в Голубой стране некий угрюмец из бывших по имени Урфин по фамилии Джюс. Из каких, спрашиваешь, бывших? Ну, из этих, из зловолшебных приспешников. С ходу объявил себя ни много ни мало колдуном, натесал топором огромных деревянных болванов с оскаленными мордами, оживил их каким-то непонятным гуррикапом, и через то натурально сделался у жевунов самым главным, а они и не пикнули. А ты попробуй-ка пикни, когда этакий болван с дубиной стоит над твоею душой и того гляди приголубит тебя по голубой шляпе. Только бубенцы и звякнут на прощанье. М-да. Болванов этих, говорят, потому и прозвали дуболомами, что они своими дубовыми колотушками всё вокруг ломают с превеликим удовольствием, только прикажи. Что говоришь? Иначе рассказывали? Знаю, знаю, слыхал я такую байку, что он своих дуболомов в огороде выращивал, как репу или там кукурузу. Да только всё это неправда, я тебе говорю, а уж мне-то точно известно.
